Продюсер и драматург Валерия Берёзкина создаёт драматический текст о трагедии в торговом центре «Зимняя вишня». На выходных она приезжала в Кемерово из Красноярска, чтобы побывать на месте пожара и встретиться с людьми, жизни которых он изменил. Валерия Берёзкина рассказала А42.RU, как решилась на пьесу о горе целого города, почему на сцене не будет пожара и что изменилось в каждом из нас после «Зимней вишни».
Валерия Берёзкина — художественный руководитель и продюсер независимого творческого проекта «Театр на крыше» в Красноярске. В его постановках заняты актёры красноярских театров, спектакли идут на арендованных площадках, летом — на крышах зданий под открытым небом. Проект работает с современной драматургией и ищет необычные театральные формы.
У Валерии Берёзкиной журналистское образование. Она работает в отделе маркетинга и PR телекомпании ТВК.
«Эта история стала для меня личной»
25 марта я была в дороге — возвращалась в Красноярск из Санкт-Петербурга, где окончила курсы для киносценаристов. Прилетела только ночью, ничего о случившемся не знала. Утром 26-го пришла на работу в телекомпанию ТВК. Там события в Кемерове все обсуждали. Как иначе, редакция находится в соседнем кабинете. Поняла, что происходит что-то серьёзное. Даже искать о пожаре ничего не пришлось — в соцсетях все писали только об этом.
И это было не рядовое ЧП. Да, в мире каждый день происходит что-то плохое. Мы все уже к этому привыкли. Но с «Зимней вишней» было иначе. Погибли целые семьи. Я была в шоке от историй людей, которые лишились всех, кого любили.
Для меня эта история сразу стала личной, важной. Мне казалось, что её необходимо осмыслить. Но я сказала себе: стоп. Потому что понимала — сейчас туда поехали все, и раздирают несчастных родственников погибших на кусочки. Берут у них интервью, чтобы написать материалы в СМИ, записывают их показания для следствия… А у них горе. Поэтому я решила подождать. Но знала, что вернусь к теме, потому что не смогу иначе.
Взяться за пьесу я решилась только через полгода. Изучать материалы о «Зимней вишне» начала в сентябре. До этого ничего не искала на эту тему, потому что чисто по-человечески не хотела вмешиваться. А профессионально мне нужно было это сделать, чтобы разобраться. В эти же дни я встретилась с первым человеком, который был на месте трагедии. Корреспондент новостей снимала большой репортаж о пожаре в «Зимней вишне» с 25 по 27 марта.
Меня потрясло, что с ней происходило после этого. Это профессионал, который уже работал в сложных ситуациях, сталкивался с горем. Ей было невероятно тяжело там. Она рассказывала, как ей пришлось брать интервью у родственников погибших. На тот момент те даже не знали, что с их близкими, найдут ли их. Не было никакой информации. Моя знакомая говорила с ними, отходила в сторону и рыдала, а потом снова находила в себе силы продолжать — надо было делать свою работу.
Портрет изменившегося Кемерова
Самой мне было страшно говорить с теми, кто потерял близких. Спрашивать, что они пережили. Я сомневалась, что даже спустя полгода это смогу. Поговорила с моим знакомым режиссёром из Кемерова, и он мои опасения подтвердил: ещё не отболело, не стоит туда лезть. Но отметил: писать пьесу надо. Предложил сделать портрет изменившегося Кемерова.
Поэтому сначала я говорила с людьми, которые не имели к трагедии прямого отношения. У них никто не погиб, они не были на пожаре. Но живут в городе, который после «Зимней вишни» стал другим. Я увидела, как сильно повлияла трагедия на жителей Кемерова. Большинство из них даже спустя семь месяцев не забывают о ней. Во всех что-то изменилось. Почти все говорили: «Эта боль не пройдет».
Одна девушка, например, переехала в другой город после случившегося. Это не произошло сразу после пожара. У неё изменилось мировоззрение. Переезд стал последней точкой. Она даже ушла с любимой работы ради этого. После трагедии она не может быть с городом ни в каких отношениях. И дело не только в пожаре, но и в реакции на него жителей и чиновников, в митинге. Моя собеседница вспоминала, как подошла к человеку в форме, который стоял в оцеплении, и спросила: «Почему вы стоите здесь. Как вы можете?» Её возмутило, что он не со всеми — горе и гнев в тот момент были общими для всех.
Город стал другим после трагедии. Хотя внешне всё осталось так, как и было. Такой парадокс. Разговаривала с женой одного из пожарных, она обмолвилась, что недавно ходила в кино с ребёнком. Люди как прежде ходят в кинотеатры, торговые центры. Даже те, кто был напуган этой бедой и думал, что из дома не выйдет лишний раз. Жизнь продолжается, а внутри все поменялись. И когда живешь здесь, сложно это объективно оценить. Я всё-таки не человек из Кемерова, поэтому вижу ситуацию иначе.
Я поговорила с женами пожарных. Это было очень важное интервью. Теперь мне нужно найти людей, которые потеряли близких в «Зимней вишне». Без их историй я не имею права выпускать этот текст. Надеюсь, что хотя бы один человек решится рассказать мне свою историю.
«В пьесе будут звонки в службу 112»
Почему я выбрала документальный спектакль или вербатим? Этот жанр современного театра лучше всего подходит, чтобы переосмыслить событие. Драматург вроде как отстраняется от него, за него говорят реальные люди. Их истории — основа для драматического текста. Они помогут зрителям пережить, проговорить внутри себя, что для них значат события в «Зимней вишне».
Многие спрашивали меня: «Что, там будет пожар на сцене?» Нет. Театр позволяет нам быть тактичными. В спектакле актёры могут сидеть в чёрной одежде на нескольких стульях и рассказывать истории своих героев. И воздействие этой постановки будет не менее сильным. Но при этом я хочу, чтобы в одной из частей пьесы были телефонные звонки в службу 112 из «Зимней вишни». Я их расшифровала и поняла, что это очень важно.
Есть рабочий вариант названия: «Информация на два балла». На одном из видео сегодня услышала, как пожарные переговаривались по рации с диспетчером. И она им говорит: «Информация на два балла», видимо, это значит, что ничего не слышно. Мне показалось, что людям нужно больше информации, чтоб всё это пережить…
Каким будет спектакль говорить рано. Это будет от режиссера зависеть, как он будет выглядеть. Но мне кажется, что это будет скорее собрание единомышленников — тех, кто хочет поговорить о горе, которое пережил Кемерово. А режиссёр и актёры помогут вести этот диалог. Тем, у кого ещё не отболело, нам не придётся навязывать эту тему.
Волнуюсь, смогу ли я точно передать всё то, что слышу от людей. Эта ответственность мне не даёт права сказать: «Да, конечно, вы увидите спектакль в Кемерове». Возможно, он будет. Со стороны театрального сообщества в Кемерове желание создать эту постановку есть. Но нам надо дождаться текста.
«У меня две жизни — в Красноярске и Кемерове»
В Кемерово я впервые приехала в пятницу, 9 ноября. Дорога оказалась трудной. В четверг шёл снег, знающие водители предупредили меня, что трасса может быть перекрыта. Я взяла билет на поезд. В два часа ночи приехала в Юргу. Оказалась, что поезд до Кемерова отходит с другой станции, которая расположена в 40 минутах езды. И добраться туда невозможно из-за снегопада.
Меня выручил местный житель. Но подъехать к платформе мы не смогли из-за сугробов. Мне пришлось пролезть по рельсам под товарным поездом, чтобы перебраться на нужную сторону. Потом я долго стояла совершенно одна и ждала поезда. Если хочешь что-то сказать этому миру, будь готов рисковать и перебарывать себя. Даже когда страшно задавать вопросы или оказываться ночью одной в совершенно чужом городе.
В один из дней здесь я приехала на место, где стояла «Зимняя вишня». У меня было странное ощущение, что мне надо получить благословение. Как бы это ни звучало. Знаете, будто я не имею права писать об этой трагедии, не побывав там. Я подошла к этому забору, было очень холодно. Стояла, смотрела на это белое поле. В этот момент я поняла, что обратной дороги теперь нет — пьеса должна появиться.
Разговаривала с девушкой, которая спаслась после пожара. В ходе интервью она несколько раз повторяла: «Почему я?» Она постоянно думает, что бы такое совершить, чтобы оправдать свое существование. 60 человек погибли, а она осталась жива. Она говорила, что стала жить иначе. Радуется каждому дню, ценит то, что у неё есть, потому что так чувствует. И мне кажется, ей уже не надо ничего оправдывать.
Я уже два месяца общаюсь с людьми из Кемерова, ощущение, словно я живу с ними. Каждый день с кем-то из них разговариваю. У меня две жизни, и одна из них — здесь. Чувствую контраст. В Красноярске мне знакомые жалуются на проблемы, которые ничего не стоят. Это суета, пустое. А на другом конце трубки те, кто оказался в эпицентре трагедии, справляются и меня в чём-то успокаивают… И мне надо объяснить всем остальным, как важно жить сегодняшним днем, ценить близких, не зацикливаться на мелочах. Может, с помощью пьесы мне удастся это сделать.
