Наверняка каждый, у кого начиналась не лучшая полоса в жизни, приписывал себе пресловутый диагноз из области психиатрии: сейчас обыватели часто называют депрессией просто плохое настроение или кратковременную подавленность.
Корреспонденты «Газеты Кемерова» пообщались с жительницей Кузбасса, которая пережила сильный стресс и попала в клинику НИИ психического здоровья с самой настоящей депрессией.
Девушка на условиях анонимности поделилась, почему оказалась в этом медучреждении, описала быт пациентов и рассказала о жизни после лечения.
«Мне казалось, что всё бессмысленно»
– Думаю, я попала в клинику, потому что в тот период слишком много на себя взяла. Силы забирали учёба в университете и материнство. Сына я родила на третьем курсе, дочь – на четвёртом после годового академического отпуска. Кроме того, мама умерла за день до моих первых родов. Тогда я была не в состоянии всё это осмыслить.
Как сказала мой доктор, глубокая депрессия началась как раз после смерти мамы. Но мне кажется, она началась ещё раньше, когда я в один день узнала, что жду ребёнка и что у мамы онкология. Получилось так, что её болезнь развивалась всю мою беременность.
Наложило свой отпечаток и то, что я себе не нравилась после рождения двух детей. Начали появляться мысли о суициде: я хотела выброситься с пятого этажа своей квартиры. Мне казалось, что всё бессмысленно, не хотелось продолжать такое жалкое существование. Я потеряла волю, мысли, идеи, интересы – произошло тотальное разрушение личности.
После у меня начались проблемы с учёбой, которые вылились в психозы. Возникла очень сильная агрессия: я могла побить детей, мужа, накричать на них. А потом я просто перестала есть, пила только воду, лежала и смотрела в одну точку. Так продолжалось несколько недель. Муж посмотрел на это всё и решил действовать.
Я не сразу попала в клинику: первый раз мы пришли в НИИ психического здоровья, сидели в очереди на приём, и меня начало трясти, я не смогла зайти в кабинет. В итоге мы вернулись домой. Во второй раз поехали туда через несколько недель, когда мне стало совсем плохо. Мне сказали, что надо срочно лечиться: состояние было крайне тяжёлым.
«Я представляла себе клинику в несколько ином свете»
– Я лежала в стационаре три недели, в палате с пятью девушками, потом просто ездила на консультации с врачом, сдавала разные анализы. На одном из приёмов нужно было писать автобиографию. Врач потом сказала мне: «У тебя жизнь сама по себе сложная, поэтому ты очень остро реагируешь на происходящее».
Положили меня в смешанное отделение пограничных состояний: там были мужчины и женщины с депрессиями, алкогольной зависимостью и шизофренией. Работали со мной психиатр и психолог, я ходила на различные процедуры – массаж воротниковой зоны, расслабление электрорасчёской с микротоками и физиолечение.
Кстати, у всех пациентов – разные врачи: скорее всего, в зависимости от специализации. Важно найти «своего» доктора. У меня получилось не с первого раза: одна меня осуждала, говорила, что я сама во всём виновата, а вот вторая – чудесная женщина. Она мне очень помогла.
Первое время я не могла есть – съедала две ложки и сразу бежала в туалет. Наверное, желудок сильно сжался из-за нескольких недель голодания и просто перестал воспринимать пищу. Затем постепенно начала возвращаться к нормальному состоянию: еда казалась очень вкусной, и у меня было ощущение, что я нахожусь на курорте.
У любого пациента был свободный доступ к библиотеке: там лежали газеты, женские гламурные журналы и книги Донцовой в неограниченных количествах. Как-то взяла я один детектив (как говорится, на безрыбье и от нечего делать), начала читать и обнаружила жуткие сцены насилия. Про себя подумала: «Ну да, такое только «психам» давать читать» (смеётся). Но не всё так плохо: там были и сборники Пушкина и Лермонтова.
У нас существовало разделение по режимам. Когда я поступила в клинику, у меня был режим А – самый строгий. Без сопровождения я не имела права выходить из отделения, все передачи для меня тщательно досматривались на наличие различных опасных предметов из-за моих суицидальных наклонностей. А вот, например, при режиме Б разрешали выходить, при В и Д – отпускали в магазин.
Часто у нас был профессорский обход, во время которого каждому доставались какие-то одобрительные слова. Я, кстати, лежала в стационаре бесплатно, потому что подписала согласие на участие в исследованиях.
Подъём был в 07:00, в 22:00 – приём таблеток и последующий отбой. Завтрак – в 09:00, обед – в час дня. Многие, кстати, жаловались, что не наедаются, потому что антидепрессанты, которые принимали почти все, возбуждают аппетит (люди набирают на них по несколько десятков килограммов). Я тоже много ела, потому что начала выздоравливать и принимать таблетки.
По сути, мы не знали, что нам дают. Когда меня отпускали домой на выходные, мне вручали пакетики с медикаментами. Я спрашивала: «Что это такое?» – но мне не говорили. Я узнала уже потом, когда получила рецепт после выписки: это препараты для улучшения мозговой деятельности и определённые антидепрессанты.
Я представляла себе клинику в несколько ином свете: думала, что там привязывают к кроватям, бьют, все ходят в смирительных рубашках. Но у нас такого точно не было.
Бог, романтика и судьба России
– В клинике много иногородних пациентов. Например, с параноидальной шизофренией лежала девушка из Ханты-Мансийска: ей казалось, что за ней все следят, плохо о ней думают. Сначала она очень сильно кричала на своего врача, но потом благодарила его за то, что он избавил её от этого тягостного состояния.
В моей палате была очень интересная умная женщина, у которой муж скончался от онкологии. Она очень долго ухаживала за ним, переживала – в результате у неё началась депрессия. Мы с ней сразу нашли общий язык, разговаривали, поддерживали друг друга.
Некоторых пациентов беспокоили тики – навязчивые состояния, когда могут дёргаться глаза или трястись челюсть.
Также со мной в палате лежала молодая женщина, восстанавливающаяся после серьёзной аварии. Её буквально собирали по частям, лечили в разных городах России, и, скорее всего, последствия ДТП спровоцировали сильный стресс – у неё развилась шизофрения.
В нашем отделении лежал бывший спортсмен, который заступился за девушку, и хулиганы отомстили ему за это, пробив голову. Его тоже иногда одолевали тики. Ему давали большие дозы транквилизаторов, поэтому он почти всё время спал. Там он стал за мной «ухлёстывать». Прохода вообще не давал, говорил: «Бросай мужа, детей, будем вместе жить». Постоянно приносил мне шоколадки, а я их раздавала соседкам по палате: меня от них тошнило почему-то. Это, конечно, в какой-то степени поднимало настроение, но я понимала, насколько несчастен этот молодой красивый парень, и мне его очень жаль.
В палате с бывшим спортсменом жил парень с кататонической шизофренией, который очень пристально смотрел на своих соседей, когда те спали. Он всегда перепрыгивал, а не перешагивал через порог. Мог застыть в неестественной позе и простоять так несколько часов.
Ещё одна женщина с шизофренией постоянно рассказывала о боге и судьбе России в ближайшие сто лет. На самом деле возникало ощущение, что она перечитала кучу литературы, потому что так уверенно и с хорошо поставленной речью говорила об этом… Но, конечно, я понимала, что это всё идёт из её головы. С ней никогда никто не хотел разговаривать: когда она подходила к кому-то, все сразу разбегались.
Была также девушка после суицида с порезанными руками, которая всегда что-то разрисовывала в детских раскрасках. Она приходила и обнимала меня как маму, хотя мы с ней примерно одного возраста.
Кстати, у нас в отделении образовалась влюблённая пара. Один – метросексуал, попавший в клинику с депрессией, которого все звали Феечкой, а второй – наркоман. Они там нашли друг друга и открыто проявляли свои чувства: хватали друг друга за ягодицы и крепко обнимались.
Все, с кем я сдружилась, часто собирались в какой-нибудь палате и играли в карты, общались, рассказывали истории из жизни. Для меня сама социализация стала целительной.
К тому же было радостно наблюдать, как с каждым днём людям всё больше помогало лечение, как у них поднималось настроение и изменялось поведение в лучшую сторону.
«Я снова чувствую себя человеком»
– У меня до сих пор существуют проблемы с памятью после лечения и долгого пребывания в депрессии: я часто теряю нить разговора, не запоминаю то, что читала две минуты назад, при чтении перескакиваю со строчки на строчку. Из-за сильного стресса мне не хватало серотонина, и мозг начал работать неправильно. Наверное, работать мне будет очень сложно из-за проблем с вниманием, концентрацией и памятью. Малейшее переутомление – и у меня сразу начинает болеть сердце, кружится голова, подкашиваются ноги. Раньше я писала стихи, но теперь чувствую, что творческая личность во мне полностью утрачена.
Я до сих пор принимаю антидепрессанты и уже два года не могу с них «слезть». Как только начинаю снижать дозу или отказываться от таблетки – меня сразу «ломает», появляется агрессия, падает настроение. Я иногда чувствую какие-то уже знакомые симптомы, но они не столь значительны, как раньше, и не выбивают меня из колеи. Уже два года у меня нет срывов, благодаря медикаментам я снова чувствую себя человеком, могу нормально функционировать. Долго после выписки из стационара я ходила на индивидуальную психотерапию. Она мне очень хорошо помогла: каждый раз после неё у меня был прилив сил.
Я считаю, что нельзя молчать о психических болезнях. Сколько среди нас людей с диагнозами в этой области? Все боятся их и не хотят с ними общаться. А ведь что в нас такого, в людях «с диагнозами»? Это может случиться с каждым – из-за психологической травмы, переутомления, стрессов, чувства вины... Сейчас такой бешеный темп жизни: все хотят быть успешными, посещают тренинги – некогда остановиться и спокойно вздохнуть, осознать, что ты мчишься, сам не зная куда, вдогонку за мнимым успехом, потому что «так надо». Как это отразится на психическом здоровье, никто предугадать не сможет.
До того, как поступить в клинику я знала, что у меня депрессия. Я прочитала много книг на эту тему, пыталась сама себе помочь медитацией, йогой, перепробовала весь спектр успокоительных препаратов и витаминов, но у меня не получилось.
Хочу сказать, что муж очень мне помог, и я ему благодарна. Думаю, что моё постепенное выздоровление на 50% состоит из поддержки близких и на 50 – из лечения.
