Ровесники города: платье в луговые цветочки

Имя: Анна Васильевна Котенко

Родилась: 1923 год, Горьковская область

Живет: Кемерово

Детство я провела в деревне. Замечательное, веселое деревенское детство – на лыжах да на санках. Моя школа находилась в километре от дома, и я ходила туда пешком, всегда и в любую погоду. А в пятом классе училась в другой – уже за пять километров. Ходить теперь было далеко, поэтому я стала жить на квартире у родственников.

Родители решили переехать, когда мне было 12. Почему – точно не знаю, кажется, из-за неурожаев. Сначала сюда переехал младший брат отца, а наша семья – следом. Как мы выбрали именно это место, сказать сложно, но в 1936 году мы приехали в Кузбасс. Два года жили в Ленинск-Кузнецком районе, а потом отца по работе перевели на станцию Шишино. Я же, закончив семь классов, уехала в Кемерово, поступила в местное педучилище и переехала в общежитие.

Читайте также: Ровесники города: билет на Щегловск / Ровесники города: многоугольный мир

Станционные часы

В первый день войны я как раз ехала в Шишино – на каникулы. 22 июня 1941 года – замечательный был день, теплый. Немцы уже напали, но мы об этом еще не знали. Я ждала своего поезда в Топках, сидя под большими круглыми станционными часами, – такие всегда показывают в старых фильмах, если видели. Под ними я и услышала сообщение Молотова о начале войны. Когда приехала домой – от Топок до Шишино 30 километров всего, – дома уже знали, мама плакала. Так и начались мои каникулы – с мыслей о том, что делать дальше. Я считала себя девушкой физически развитой, спортивной, поэтому оставаться в тылу мне казалось неправильным. Родителям я о своих мыслях не говорила, но на учебу возвращалась уже с твердым решением пойти на фронт.

Там я узнала, что с такими же мыслями пришла с каникул моя сокурсница Катя Захарова. Тоже спортсменка, тоже лыжница. Целый год мы с ней ходили в военкомат, писали заявления. Это была тайна – никто о наших намерениях не знал, потому что зачем говорить? Нас все равно пока не брали. Другим девочкам было любопытно, что мы все время пишем, но Катя – девчонка бойкая, шустрая. Когда я писала заявления, она вставала около меня и никого не подпускала.

Я хорошо помню, как незаметно мы потеряли мальчишек. Они просто исчезли – и все. Мальчики не ждали повестку – они сами бежали в военкомат.

Утренняя повестка

К весне 1942 года на фронтах сложилось очень тяжелое положение, наши части отступали, поэтому госкомитет обороны принял специальное постановление о добровольном вступлении женщин в ряды Красной армии. Вот тогда наши заявления в военкоматах очень пригодились. Постановление вышло где-то в середине апреля, а в мае мы уже получили повестки.

Их принесли ранним утром, в комнате было человек шесть-семь, мы еще спали. Вот тогда-то я впервые поняла, что это такое и во что я ввязалась. Когда мне вручили повестку, я натянула на голову одеяло и пустила слезы. Не плакала, нет, но несколько слез было. А Катя жила дома, и я не знаю, как эту новость встретила она.

Я успела сообщить родителям, и ко мне приехал отец. Ему, инвалиду Гражданской, было тогда около 50 лет, и его не призвали. В моей зрительной памяти отложилось, как мы с отцом сидим на скамеечке возле кинотеатра "Москва". Сидим – разговариваем, он пытается меня отговорить, говорит, что и в тылу работы достаточно, что не девчоночье это дело – воевать. Но я ответила ему: "Папа, пойми меня правильно. Я ухожу защищать Родину". На том разговор и кончился, отец меня понял.

Проводы

Весь учебный год мы ходили в госпиталь – помогали раненым солдатам. Узнав про повестки, они тоже принялись нас отговаривать. А когда в конце мая мы пришли к ним остриженными под мальчика, они все поняли.

Тогда солдаты сделали для нас большое дело – на наши проводы они подняли весь госпиталь – всех, кто был в состоянии ходить. Дорога из общежития в военкомат проходила как раз мимо госпиталя, и день был хороший, светлый – замечательный! Вот идем мы по тропочке гуськом и видим, что вдоль забора выстроились наши раненые. Все перевязанные, кто как. Машут нам руками и костылями, и мы им машем. Это настолько было трогательно! С каким особенным вниманием отнеслись к нам эти ребята! Призыв девочек тогда только начинался.

Уезжали мы часов в 11 вечера, и на станции стоял ну просто рев, понимаете. То ребят провожают – плачут, а тут – девчонки. Столько слез было! Мы все верили в то, что скоро победим и что все мы вернемся – никак нельзя было ехать без этой веры. Но все-таки о том, что будет после войны, я не думала. Я даже отдала сестре всю свою одежду, чтоб донашивала.

Присяга в платьях

Мы прибыли в первых числах июня на станцию Купинск, в Харьковский район. Нас ждали, знали, что девочки приедут. Даже землянки для нас вырыли. В них пахло хвоей и лесом, запах был – чудо, потому что мы стояли как раз в сосновой лесополосе.

Подготовка длилась меньше месяца, нас, зенитчиц, в первую очередь учили различать самолеты – свои и немецкие – по звуку. Голос-то у всех самолетов разный. У одного – звонкий, у другого – тяжелый такой, глухой. Мы садились на полянку, слушали пролетающие самолеты и учились различать их на слух.

Воинскую присягу мы принимали еще в платьях: с обмундированием поначалу было тяжело, отступали – тоже в них. Немцы хотели отвлечь внимание от Сталинграда наступлением на Воронеж, а на этом пути были мы – нам пришлось отступать. Сначала – по дороге, а потом, чтобы не быть сбитыми конницей, мы бежали полем. Это был конец июня, рожь уже поспела, и колосья хлестали нас по голым ногам. А немецкие самолеты летали прямо над головами, на уровне одноэтажного деревенского дома. Они преследовали нас упорно, потому что знали, что наша армия отступает. Однако при отступлении мы никого не потеряли.

У переправы через Дон скопилась большущая очередь – в основном, из техники. Мост деревянный, пропускная способность у него маленькая, поэтому движение шло медленно. Однако наш комиссар сказал регулировщику, что мы должны занять оборону на другом берегу, и нас пропустили. Иногда я думаю про себя – да и как было не пропустить? Ведь мы же уже на фронте, уже военнослужащие, а все в платьях. Девчонки. Как их поставить в эту очередь наравне с мужчинами? Мы добрались до станции Поворино – это на пути Воронеж-Сталинград, и там наше отступление закончилось.

Вода с пшеном и горохом

Летом 1943 года нас подкосила малярия. Военфельдшер давала таблетки, но ничего не помогало: мы совершенно все пожелтели. И, главное, трепало так, что просто невозможно. Вот представьте, лежит девчонка в землянке на земляной кровати, колотит ее. Мы все шинели на нее скидаем – бесполезно. Переболели все, в том числе и я. Но ничего, как-то обошлось.

Потом наш взвод полностью передали на пополнение в четвертый зенитно-пулеметный полк. Он вел бои за Воронеж, и у них были потери. Меня назначили командиром отделения и присвоили звание сержант. У меня в подчинении было две девочки, мы стали сопровождать воинские эшелоны. Жили в вагоне-теплушке, еду готовили на печке-буржуйке. Хотя какую еду? Суп пшенный или гороховый – вода да крупа. Ну, еще хлеб. Хлеб был. Нам платили небольшую зарплату, иногда на городском рынке за деньги можно было купить пирожок и семечки – все. Но при нашем скудном питании уже это было для нас большой радостью.

Водой паровоз заправлялся на станциях, между рельсами стояли водокачки. Паровоз набирал воду через очень широкую трубу, но поезд-то ладно – он в цистерну набирает. А нам-то надо во флягу набрать из этой огромной трубы. Еще ничего, если летом, а в холодное время года в мокрой ходить одежде ходить холодно – запасной-то не было.

Один сбитый самолет

В июле 1944 года на фронте погиб мой младший брат Юрий. У меня в родительских документах есть справка от ноября 1943 года о том, что он уволен в связи с призывом в Красную армию. Он прибавил себе год, чтобы сойти за 18-летнего. Последнее письмо от него я получила из Красноярского края – где-то там он проходил подготовку. А погиб в Литве, не дожив до 18-летия ровно месяц, день в день.

Орден Красной Звезды мне вручили уже после Победы, за сбитый немецкий самолет. В одну из ночей марта 1945 года я находилась на посту. Ночь была очень светлая, лунная, теплая. Сначала я услышала звук самолета и по звуку поняла – немецкий. Потом появился он сам. Я открыла огонь, и увидела, как самолет пошел по этой же траектории, но все ниже и ниже. Я его сбила. На следующий день меня вызвали на КП батальона для оформления наградных документов. Звезда – самая дорогая моя награда, все-таки это был немецкий самолет. И если бы я его не сбила, кто знает, какие жертвы могли бы быть.

Когда появился сын, ему же все было любопытно, мальчишке. Я положила награды в тумбочку, не закрыла ничего. Он раскопал, а я недосмотрела. Хватилась тогда, когда осталась одна только звездочка – орден Красной Звезды. Медаль за боевые заслуги ушла, и знак "Отличный пулеметчик" – тоже. То ли он их потерял, то ли кто-то отобрал у него, я не знаю. Да он и сам не знал – маленький еще был слишком.

Тихая ночь Победы

День Победы мы встретили на обороне небольшого моста через Одер. В ночь с 8 на 9 мая – это известный факт – стреляли все, у кого было оружие, любое. В ход шли пулеметы, пушки, пистолеты – что угодно. Ночь была огненная, но мы этого не видели. Мы понимали, что война вот-вот закончится, но что решающей будет именно эта ночь – не знали. У нас все было тихо, мы не видели огня и не слышали залпы. Стрелять нам не пришлось. А жаль! Уж мы бы постреляли, все пули бы выпустили! Но нам просто рано утром передала телефонистка: "Девчонки, Победа!"

На рынке в Германии я купила себе шелковое летнее платье, в мелкие луговые цветочки. Очень красивое, и как-то оно было как раз по мне, без переделки хорошо. Еще нашла две отличные пуховые подушки. И когда мы уже стали собираться домой, одна наша девочка – Лена Толмачева – меня спрашивает: "Ты будешь брать подушки?" Я говорю: "Девочки, да что вы! Куда я в Сибирь подушки-то повезу? Как?" Вот девчонкам отдала, как раз им обеим на память – трофеи. В Кракове на выходное пособие я купила себе еще одно платье – шерстяное, темно-голубое, с вышивкой на груди. И простенький отрез на пальто. Вот с этим богатством и вернулась с фронта – знала же, что дома у меня одежды никакой не было.

Забыть!

Путь домой я помню выборочно, как во сне. Даже не уверена, что прощалась со своими девочками, а ведь у меня были и пензенские, и рязанские. Опомнилась уже когда остались только мы втроем – я и еще три кузбасские девушки. Прощались ли мы – не могу сказать. Нам все хотелось забыть, стереть из памяти. Мы настолько устали, что даже не обменялись адресами.

Но когда прошли годы, мы затосковали и поняли, что нам очень нужна встреча. Как можно это забыть? Выбросить эти три года из жизни. Это же невозможно. Первую встречу мы организовали в 1956 году. Со всего Союза съехались и встретились в ресторане "Сибирь", который находился на улице Арочной.

Сами себе люди

После войны я работала бухгалтером – в школу идти не захотела, – вышла замуж, родила двоих детей – дочку и сына. К сожалению, сына уже нет.

Теперь я живу здесь, на Южном. Несколько лет назад сделала в квартире ремонт, навела порядок в подъезде. Соседи меня потом благодарили, слова говорили хорошие, и это так приятно.    

За то время, что я живу на свете, люди стали обособленнее, большинство живет только для себя и сами себе. Это деньги испортили людей, во всех отношениях. И в смысле работы – тоже. Идут работать не по специальности, а туда, где денег больше.

Все правда

У меня очень много дисков с военными фильмами – целая коллекция. В тетрадке все записано, где что лежит. Мой любимый – "В шесть часов вечера после войны". На диске он есть, но я очень давно его не видела. Включать-то умею, а вот делать так, чтобы шел другой фильм, пока не научилась. Это теперь моя задача – узнать, как это делается.

Вот спасибо – теперь смотреть буду. И вы со мной садитесь – вместе посмотрим. Здесь все правда: все так и было, как тут показано.