В древние времена шорцы, телеуты и другие коренные малочисленные народы верили, что души их предков переселяются в животных, растения, реки и горы. Особенно в дремучей тайге не скрыться от пристальных взоров – духи беспрестанно наблюдают за каждым шагом потомков. К примеру, простой медведь у шорцев называется «апшак», то есть таёжный человек, бродяга. О нём нельзя говорить плохо, тем более убивать без нужды. Только в крайнем случае, когда жизни угрожает голодная смерть.
Если вспомнить роман Владимира Арсеньева «По Уссурийскому краю», то его герой, охотник Дерсу Узала, с удивлением спрашивал туземцев: белка, заяц – чем не люди?
Так было и в наших краях столетия назад.
Мустаг – повелитель судеб
Обитель самых почитаемых отцов – горы и реки. Чтобы уважить духов, не вызвать их гнев, древние шаманы, совершая обряд, в страхе пятились назад. Их жизнь полностью зависела от решения всесильного предка.
В Кузбассе самые известные широкому кругу людей горы Мустаг и Тазгол, а также Азасская пещера и водопад Сага являются сакральными.
С виду они ничем не примечательны. Но в древности это были культовые места. Там камлали шаманы, просили разрешения на охоту, ловлю рыбы и собирательство, исцеления от болезней.
С точки зрения истории любопытны подробные рассказы старожилов о горе Мустаг, собранные ещё в первой половине прошлого века.
Священная гора Мустаг, по представлению шорцев, обладала наивысшей силой и распоряжалась судьбами людей. Как только шорец чувствовал, что ему предназначено стать шаманом, он начинал камлать в полном одиночестве. После чего отправлялся на разговор с духом Мустага. В ходе «беседы» тот, в свою очередь, определял число бубнов у будущего посредника между миром людей и высших сил.
Жизнь шамана поностью зависела от количества этимх самых бубнов, одобренных или же нет всесильным Мустагом. Когда бубны теряли силу, шаман умирал. Подтверждением этого служит реальный случай. Когда советский этнограф Леонид Потапов собирал сведения об обычаях шорцев, шаман Сандра торопил учёного, уверяя, что скоро умрёт, поскольку срок камлания последним бубном подошёл к концу. На следующий день после отъезда Леонида Павловича шаман действительно скончался.
По рассказам старожилов, дух горы мог сократить количество магических бубнов, а значит, приблизить смерть, если в роду шамана на свет появлялся младец с таким же даром. Однако обречённый шаман мог просить у Мустага отсрочку своей кончины, но тогда умирал ребёнок.
Шаманы, пользующиеся покровительством Мустага, враждовали с шаманами, которым помогали другие горы – в частности, изгнанный сын Мустага Кизей. Оружием в баталиях служили «рога» и железные подвески на бубне.
-288x176.webp)
У алтайцев духов гор олицетворяли люди. Обычно они появлялись перед охотниками в образе рыжеволосой голой девушки с большими грудями, закинутыми за плечи или под мышки. Горные «хозяйки» охотно вступали в любовную связь с холостыми охотниками, что приносило мужчинам удачу на промысле.
Из множества традиций, заложенных в основу сказаний, до наших дней сохранились немногие. Но и они изменились.
Убить, чтобы не обидеть хозяина леса
Как-то в начале нулевых во время экспедиции по Горной Шории кемеровский этнограф Владимир Поддубиков разговорился с местным жителем. Рассказывая о своём житье-бытье, тот рассказал о возможности прибыльных заработков – трофейной охоте. Суть их проста: за несколько дней до приезда столичных богачей шорец с напарниками раскладывает по лесу петли с приманкой для медведя. Попавшего в ловушку медведя очень просто убить. Охотника водят по лесу, якобы по следам косолапого, а затем, приблизившись к месту западни, начинают стрелять.
Если охотники долго задерживаются в пути, животное, пытаясь выбраться из петли, калечит себя и чаще всего умирает в муках. Вот и вся трофейная охота. Чего проще – одним убить раненое животное, а другим за деньги сделать чёрную работу.
«Как же вы дошли до такой жизни? Ваши предки убивали животных только, чтобы не умереть с голоду, они верили, что в них живут души предков», –поинтересовался Владимир Валерьевич.
«Мы верим в духов, по-прежнему просим их об успешной охоте. Но, если после обряда я не убью кого-нибудь, то обижу хозяина леса», – ответил абориген.
Что уж говорить о сакральных горах и реках. Считалось, что вершины гор – святилища духов, и человеку там не место. Походам через перевалы предшествовали сложные ритуалы с задабриванием духов. Женщинам вообще воспрещалось подходить к родовым горам – они считались инородками.
Теперь же это всего лишь сказки. Никто всерьёз к ним не относится.
«В середине 19 века коренным народам массово пытались привить христианство, – объясняет учёный. – Учили строить нормальные дома, а не шалаши, учили мыться (правда, после этого у шорцев началась эпидемия инфекционных заболеваний), хоронить по-христиански (тела усопших шорцев покоились на деревьях в деревянных срубках или завернутые в шкуры. Воздушное погребение объяснялось страхом потревожить подземного духа Эрлика – прим. ред.). В советское время на коренные народы обрушился социализм. Создавались звероловческие артели, колхозы… Разумеется, был полный запрет на совершение обрядов. В общем, за 70 лет образовался религиозный вакуум. В 1990-х у нас появились миссионеры, стремившиеся этот ваккум заполнить. В том числе и на вполне на официальном уровне. Например, правительство Турции охотно финансировало обучение в медресе представителей коренных народов Южной Сибири, чтобы, вернувшись домой, выпускники проповедовали ислам. Так в те времена разворачивалась борьба вер».
Сейчас же вера трансформировалась. Её изначальный смысл утрачен.
Чтобы сохранить наследие предков, восстановить изначальное содержание поверий и их роль в обществе, группа кемеровских этнографов планирует в скором времени отправиться в Горную Шорию, Горный Алтай, Алтайский край, в Тыву и на Таймыр. Там они будут разыскивать старожилов, у которых попробуют разузнать подробности о культовых объектах. Все собранные данные будут переданы национальным общинам, органам местной власти, музеям.
«Для коренного населения культовые места связаны с традициями, обычаями, преданиями, мифами. Мы попробуем воссоздать подлинную историю. В одних случаях это поможет музеефицировать сакральные места, в других – станет стимулом для развития внутреннего туризма и краеведения», – уверен этнограф.
Но главное в экспедиции – всё-таки возможность вернуть всё на свои места.
Чем Эрлик не шутит.
