25 рентген: история чернобыльского ликвидатора

Ровно 30 лет назад на Чернобыльской АЭС произошла страшная катастрофа, ставшая трагедией не только для СССР, но и для близлежащих стран. В ликвидации последствий участвовали люди со всей страны. Из Кузбасса на устранение аварии отправили более одной тысячи человек. Работал вблизи разрушенной атомной станции и кемеровчанин Орест Глибчук. Он рассказал «Газете Кемерова», как в Чернобыле «хоронили» радиоактивные элементы, сколько платили за смертельно опасный труд и почему в тяжелых условиях жилось, как при «светлом коммунизме».

Оресту Николаевичу было всего 29 лет, когда его отправили на место чернобыльской аварии. При получении повестки он даже не догадывался, зачем его направляют на Украину и насколько серьезны последствия случившегося в Чернобыле. Была надежда на работу по специальности — инженером-аэрофотогеодезистом.

 

«Нельзя ни работать, ни жить!»

 

«Впервые о катастрофе я узнал от иностранцев. В мае 1986 года меня направили вместо одного сотрудника руководителем туристической группы в Польшу. В автобусе польский гид первым делом эмоционально спросил: „Что вы там наделали? Из-за вашего Чернобыля у нас тут ужас: не можем ни молоко пить, ни есть свежие овощи и фрукты“. В России об этом толком никто ничего не знал. Я как приехал обратно домой, сразу в газеты полез. Нашел маленькую заметку: „В ночь с 25 на 26 апреля на Чернобыльской станции произошла авария. Принимаются меры по ее ликвидации“. Паники новость не вызывала, все были спокойны».

Прошло несколько дней, и Ореста Николаевича вызвали к начальнику отдела областного военкомата.

«Прихожу к нему, и он подает мне повестку с таким содержанием: „Старший лейтенант в запасе Глибчук призывается на действительную военную службу“. Начальник говорит: „Завтра, 9 июля, вам нужно на поезде поехать в Киев на производственное объединение „Изотоп“, там все расскажут“. Собрал вещи и отправился на место назначения».

В тот момент молодой кемеровчанин толком даже не понимал, куда и зачем едет.

«Прибыв в Киев, первым делом зашел в ресторан при аэропорте. И что меня удивило: все стулья, столы и витрины были прикрыты полиэтиленовой пленкой. Я еще не знал, что это защита от радиоактивной пыли, которая распространялась везде. Поел быстренько и направился в город искать ПО „Изотоп“. В это учреждение прибыли еще 14 молодых офицеров со всего СССР. Нас всех вместе отправили в пионерлагерь „Голубые озера“. По пути видели, что в городе поливальные машины очищают дороги, дворники из пожарных брандспойтов поливают деревья и дома. На улицах совсем не было детей. Оказалось, что их уже эвакуировали. Некая атмосфера катастрофы присутствовала, но не была до конца понятна».

В лагере мужчины прошли медкомиссию. К ним на встречу приехал заместитель начальника Управления строительства № 605 по кадрам и быту.

«Он рассказал нам, что случилось на Чернобыльской АЭС, как там все страшно: нельзя ни работать, ни жить. Потом задает вопрос: „Все понятно?“. Мы киваем, уверенные, что это обычная лекция и нас сейчас направят куда-то в другое место. Выступающий, недолго думая, произносит: „Тогда собирайтесь и поедем в Чернобыль!“. Мы все сразу как с небес на землю спустились, последние надежды исчезли. Сели в автобус и поехали в Чернобыль. По дороге заметили, что проезжую часть поливают водой, запрещая всем выходить на обочину, везде стоят знаки „Не входить! Радиоактивно!“. Даже какой-то страх появился».

Когда новые работники проезжали по покинутым селам и деревням, то испытали ужас.

«Как в кадрах о войне все выглядело: дома открыты, окна нараспашку, вещи на веревках висят, коляски во дворе опрокинуты, рядом с ними валяются детские игрушки...»

В Чернобыле у прибывших стали тут же интересоваться, у кого какая специальность.

«Когда узнали, что я инженер-аэрофотогеодезист, то начали ругаться. Задают вопрос: „Что же мы будем с тобой делать? На стройке работал геодезистом когда-нибудь?“. Я отрицательно киваю, отправить назад они меня уже не могут. Говорят: „Выбирай: либо получаешь много денег и много радиации, либо наоборот“. Я остановился на последнем варианте. Меня определили в кадровое подразделение. Кто-то из мужиков хотел зарплату побольше — таких ставили, например, диспетчерами. Они на границе грязной зоны вели учет машин, которые привезли и выгрузили бетон. Стоя на участке и вдыхая пыль, люди за месяц получали годовую дозу радиации».

 

Запрещенные наливные яблочки

 

Главная задача работавших на разрушенной АЭС — закрыть аварийный четвертый блок.

«Нужно было забетонировать, „похоронить“ радиоактивные элементы. Мы работали все посменно. В первые дни офицеры трудились от одной до пяти минут. Приезжал бетононасос, к которому стыковались жестяные рукава. Один человек подбегал с коленом трубы, второй нес хомут, третий брал болт с гайкой, четвертый затягивал все гаечным ключом. Делалось это быстро и отлаженно. За несколько минут работники получали дневную дозу радиации».

В рабочем лагере установили даже радиоактивную норму.

«За полгода можно было набрать не более 25 рентген. У меня уровень радиации составил к концу службы 10 рентген. На самом деле эта цифра, может, и гораздо больше. Тогда всем недосчитывали, думаю. Работать же кому-то нужно».

Радиоактивную пыль увидеть без прибора нельзя. Лишь дозиметр показывал реальный уровень опасности.

«Ее даже не чувствуешь. Правда, когда мы только приехали в Чернобыль, то долгое время ощущали сухость во рту, все время хотелось пить и кашлять, были расстройства желудка. Позже как-то свыклись с этим. У нас, кстати, было несколько лекций о радиации. На одной из них сказали, что на улицах города запрещено пить воду, есть фрукты, а так хотелось, честно: когда видели спелые яблоки на деревьях, тянулась рука сорвать, но тут же подносили дозиметр, стрелка зашкаливала, и желание полакомиться вмиг пропадало. Предупреждали, что вдруг на наших детях или внуках проявится результат радиации. У меня к тому времени уже было двое детей: миновал опасность».

Защита от радиации была разная.

«Для рабочих имелись свинцовые костюмы весом свыше 50 килограммов. Но разве в них поработаешь?! Поэтому надевали обычную спецовку. Каждый раз дозиметрист проверял ее. Если прибор горел красным светом, то меняли одежду на новую, если зеленым — разрешали еще поносить. Порой форму сменяли по три-четыре раза в неделю, а бывало, что и по два-три раза в день. Перед тем, как зайти в столовую, тоже проверяли: пока не будет хорошего показателя, приходилось тщательно отмывать руки мылом. Еще надевали марлевую повязочку, чтобы хоть как-то защититься от радиоактивной пыли. Но и она не давала гарантий безопасности».

Но, несмотря на всю сложность работы, где бы кто ни трудился в Чернобыле, были и свои «плюсы».

«Мы жили, как при коммунизме. Нам выдавали талоны на питание, кормили вкусно и сытно. Я даже поправился. Платили хорошо: в первый месяц я получил 300 рублей, в последующие — по 1800. Тогда средняя месячная зарплата в Кемерове была порядка 250 рублей».

 

Никакой водки и нерешительности

 

«К нам приходило много писем от желающих присоединиться к числу ликвидаторов. Ответ был всегда стандартный: „Уважаемый товарищ! Благодарим вас за готовность принять участие в ликвидации аварии. Без вызова не приезжать. По мере необходимости вашей специальности будем писать“. Никого не приглашали из них: работали только специально командированные люди».

Тогда мало кто действительно понимал, что творилось на месте катастрофы. Кроме самих работников, устраняющих последствия разрушений.

«Ходили слухи, что у нас было много пьющих. Это глупость. Если человека ловили за этим делом, то сразу выгоняли. Только сухой закон. Там требовалась во всем внимательность, сосредоточенность. Если человек не вышел бы на работу, то сбился весь рабочий процесс, который не прекращался сутками. Нужны были решительные люди, готовые принимать решения здесь и сейчас».

После полугода службы Орест Николаевич вернулся домой. Тогда были непонимания даже от друзей.

«Еще когда приезжал в отпуск — дочь как раз родилась — знакомые и приятели, узнав, откуда я, боялись протянуть руку, чтобы не „заразиться“. Они не знали, что с радиоактивной пылью на теле и одежде меня никто не выпустил бы из зоны аварии».

Он решил также проверить свое состояние здоровья.

«На медобследовании сказали, что начались проблемы с щитовидной железой. У других ребят наверняка тоже были какие-то последствия от радиации. Помню, как у нас одного парня еще в Чернобыле увезли из-за того, что хватанул большую дозу радиации. У него обнаружили белокровие».

Долгое время после возращения домой Орест Глибчук работал заместителем начальника штаба кузбасского УВД на транспорте. Сейчас он на пенсии. Спустя 30 лет после аварии он до сих пор охотно рассказывает о случившемся и признается, что при возможности не отказался бы посетить Чернобыль снова. Ему интересно посмотреть, что стало с городом, станцией.

«Трагедия была, кажется, так давно, а ее плачевный результат еще не исчез. И это очень-очень плохо. Что примечательно, если бы не катастрофа, то, возможно, о маленьком городке Чернобыль, который схож с нашими Топками, никто и не узнал...»