В Кемерове не так давно прошел ежегодный международный фестиваль различных видов искусств "Тезисы". На этот раз он собрал творческих людей из России, Швеции, Японии, Италии и США. Гостем фестиваля стал и известный деятель российской экспериментальной и электронной музыки, участник групп "Центр", "Ночной проспект", музыкант, продюсер, журналист Алексей Борисов. Корреспондент "Газеты Кемерова" поговорил с ним о западной и российской экспериментальной музыке, о сложностях продюсирования в России и о современной эстраде. Публикуем интервью специально в День рождения известного музыканта.
– По образованию вы историк. Получается, что вы хотели связать свою жизнь с историей? Как вас занесло в музыку?
– Да, я изучал международные отношения, международную политику, писал диссертацию по Фолклендскому конфликту в свое время, немного работал в Институте мировой экономики и международных отношений РАН. Параллельно я занимался музыкой, играл в разных группах. В конце 80-х, когда был разгар перестройки, я решил оставить академическую деятельность, тем более что академическая наука начала быстро загнивать. Статус научного работника и сама сфера деятельности стали получать меньше поддержки от государства, резко упали зарплаты, понизился уровень жизни ученых. В какой-то момент я просто понял, что незачем тратить время на какие-то исследования в сфере международных отношений, хотя это очень интересно.
– Алексей, вы уже дали не одно интервью. Из них я поняла, музыка для вас – жизнь, смысл жизни, как угодно. Так ли это?
– В общем да, потому что я больше ничем не занимаюсь в последнее время. Если раньше я занимался журналистикой, то сейчас в основном выступаю, гастролирую, сотрудничаю с разными людьми, работаю с проектами. Получается, что это смысл моей жизни. Хотя я не считаю себя музыкантом в чистом виде, так как у меня нет музыкального образования.
– Чем вы занимаетесь на данный момент: вы диджей, исполнитель, музыкант?
– Я стараюсь расширять сферу своей деятельности. Она связана со звуком, с какими-то музыкальными формами, но я не замыкаюсь только в исполнительском творчестве. Я сотрудничаю с театрами, поэтами, художниками, которые делают инсталляции и разные объекты для выставок и галерей. Раньше я довольно много работал на радио – в 90-х – начале 2000-х годов. У меня было несколько радиопрограмм, но это уже в прошлом. Сейчас, к сожалению, все радиостанции стали форматными, ограниченными в творческой активности. И та музыка, которая мне интересна, не очень интересна программным директорам и владельцам.
– С кем вы сотрудничаете? В каких проектах участвуете?
– Помимо "Ночного проспекта", у меня есть долгий проект с саксофонистом Сергеем Летовым (старший брат Егора Летова из "Гражданской обороны"). Он играет в разных стилях. С ним мы озвучиваем немые фильмы. Например, есть в работе фильм "Фауст" (1926 г.) Фридриха Мурнау. В свое время это был заказ Гете-института. Мы еще озвучиваем фильм "Аэлита" (1924 г.) Якова Протазанова.
Есть проект "Астма". Там мы играем вместе с Ольгой Носовой. Она играет на ударных, поет. Сейчас Оля живет в Германии, мы встречаемся с ней в Европе, выступаем на концертах. Сотрудничаю с балериной Анной Кобловой. Она танцует в Большом театре. На протяжении нескольких лет я озвучиваю постановки с ее участием.
Мне больше интересно сольное творчество. Потому что в нем я делаю то, что нравится мне, реализую свои интересы. А в группе все равно приходится считаться с мнением других. Группа – это поиск определенного компромисса между ее участниками.
– Вы занимались музыкальной журналистикой. С какими изданиями сотрудничали? О чем писали?
– Писал в разные издания. В Москве были такие "ньюстайловые" журналы, как "Птюч", "ОМ". Но у меня стиль научный, редакторам это не очень нравится. Я писал статьи о русском роке, о московской сцене, о независимой музыке. Хотя о русском роке надо книгу писать.
В интернете много публиковал материалов. Писал аннотации и рекламные материалы для портала "Контрамарка.ру". Это была скорее коммерческая работа. Как-то даже мне пришлось писать о Стасе Михайлове. Я тогда не знал, что это за певец вообще такой. Как я понял, он из области русского шансона, что-то типа Шафутинского. А он оказался лирическим, про любовь поет.
– В чем заключается ваша продюсерская деятельность? Кого вы продюсируете?
– Я продюсер не в плане финансирования или продвижения, я больше музыкальный продюсер. В России продюсер – это человек, который дает деньги, ищет спонсоров и прочее. На западе же он работает с музыкальным материалом: он не продвигает группу, не снимает им клипы.
Я продюсировал группу "Волга". В свое время пытался продюсировать одно девичье хип-хоп трио. Но у них было еще два продюсера. И в какой-то момент я понял, что работаю именно с ними, а не с группой. И вышел из проекта.
Проблема продюсирования в России в том, что ты больше общаешься с людьми, которые дают деньги на это, а не с музыкантами. И сами исполнители, в общем-то, ничего не решают. Сверху спустили какой-то репертуар. Хочешь – исполняй, не хочешь – до свидания.
– Сейчас вы еще и диджействуете. Это способ заработать или хобби?
– И то и другое. Я играю в основном в кафе, ресторанах. Играю афроамериканскую музыку, джаз, фоновую музыку. Я ставлю то, что мне нравится самому. И получаю за это деньги. Моя задача играть музыку, которая помогает людям расслабиться. На самом деле, это очень сложно. Потому что одни любят, когда музыка громче и быстрее, другие – наоборот. Часто меня просят поставить музыку ритмичнее, потому что официанты уже устали, и их нужно подбодрить. А в этот же момент сидит парень с девушкой, и они хотят музыку медленнее, романтичнее. В одном ресторане, меня просили ставить ритмичную композицию, потому что под быструю музыку люди быстро едят и освобождают место.
– В 1985 году была создана группа "Ночной проспект". Вы часто ездили на гастроли по России, заграницу, выпускали альбомы. Но вы не стали известны на всю страну. Вообще вы задавались целью стать популярным?
– Это, скорее, в детстве у людей бывают такие мечты. Конечно, подспудная мысль стать популярной группой была. Но в какой-то момент ты понимаешь, что популярность – ловушка, капкан, в который ты попадаешь и из которого довольно сложно выбраться. Например, если ты чуть-чуть меняешь свой стиль или направление, то твоим фанатам это уже не нравится, ты теряешь какую-то часть аудитории. Если ты хочешь сохранять свою популярность, тебе нужно все время идти на поводу у собственных поклонников. С другой стороны, популярность связана с определенным стилем, а стиль это то, что загоняет тебя в рамки.
Тот же Элвис Пресли, он не играл же hard-rock или free-jazz, он пел всегда какой-то определенный свой материал. Те же "Битлз" при всем стремлении к эксперименту все равно оставались в рамках какого-то формата. А "Rolling Stones" до сих пор играют песни, которые играли в 1960-е. Естественно, мы понимали, что, играя экспериментальную музыку, мы теряем часть аудитории. Но с другой стороны для нас это не было проблемой. Мы зарабатывали какие-то деньги на музыке, но не такие большие, чтобы бояться их потерять. Нам как раз было интереснее экспериментировать, развиваться самим. Я для себя определил, что я играю то, что нравится мне. Если это нравится кому-то еще – ради Бога, если нет, то я не в претензии. Я никого не заставляю себя слушать.
– Насколько группа "Ночной проспект" была известна в Москве, в России?
– Я не могу сказать, что мы были известны и популярны как "Машина времени". Мы выступали во Владивостоке, в Иркутске, в Новосибирске, в Белоруссии, на Украине, в Прибалтике. Потом мы стали выезжать заграницу.
Мы еще сотрудничали с центром Стаса Намина. Там был лейбл SNC RECORD. Стас выпускал в центре пластинки BlackSabbath, Дэвида Боуи, Frank Zappa, "Морального Кодекса", "Бригады С". Там же создавалась группа "Парк Горького". В этот центр приезжало довольно много гостей: Scorpions, Питер Гэбриэл, например, и Стас звал нас, чтобы мы выступали для иностранцев. Мы играли музыку оригинальную, а ему надо было показать, что в России есть актуальная музыка и самобытные составы.
– В Европе вашу группу принимали "на ура", вы там были более популярными, чем в России?
– Трудно сказать. Скорее, нет. В Европе нас тоже знал относительно узкий круг, хотя нас очень хорошо принимала публика. Просто в России мы выступали больше, и нас показывали по телевизору, наша музыка звучала на радио, мы играли на разных фестивалях, на футбольных стадионах.
В то время была московская и питерская сцены. В Питере все знают группу "Кино" или тот же "Аквариум", "Зоопарк". Получилось так, что эти группы стали известными, более популярными в масштабах Советского союза. Московские группы более элитарные, эстетские что ли. Они были рассчитаны на продвинутую аудиторию. Хотя мы часто пересекались на разных концертах и фестивалях.
В начале 90-х годов разразился сильный экономический кризис, политические потрясения, и сложно было выступать и зарабатывать на этом. Потом в Россию стали приезжать западные группы и музыканты с гастролями. И они показали, что у них довольно высокий уровень, они были лучше оснащены, и публика ходила на их концерты. А независимая экспериментальная музыка переместилась в клубы и более мелкие пространства. Но, тем не менее, она до сих пор существует. Какие-то группы стали известны и в более широком плане, какие-то группы остались в андеграунде, кто-то занял промежуточное положение.
В России тяжело быть экспериментальным музыкантом. Европейцы, занимающиеся экспериментальной, авангардной музыкой, получают денежные средства от государства, от каких-то фондов, в России такого нет практически.
– Чем это можно объяснить? Почему в Европе экспериментальным музыкантам выделяют такие средства?
– Потому что это некоммерческая музыка. Эта связано с определенным родом интеллектуальной деятельности, поиском форм, направлений. Такая музыка имеет право на существование, и государство поддерживает это движение.
– В каких странах поддерживают?
– В Германии, Франции, Скандинавии, Норвегии. Они часто спонсирует своих джазовых музыкантов. Понятно, что популярный певец может и сам себя обеспечить финансово. Человек, который занимается экспериментальным творчеством, не настолько богат, чтобы позволить себе какие-то большие поездки.
– Сейчас очень много различных музыкальных исполнителей, групп. Часто ведутся споры, насколько качественна и хороша современная музыка? Как вы считаете? И есть ли музыка плохая?
– Это все очень условно. Есть масса поп-исполнителей, которые используют примитивные музыкальные формы. Тот же "Ласковый май". В свое время, сколько было дискуссий, что это вовсе не музыка, а полный примитив. Но у них была огромная аудитория. Примитивное искусство тоже имеет место быть.
Вот, например, бабки в деревне поют то, что могут. Они не учились в консерватории, не изучали ноты, не сравнивали фольклор разных деревень. Они просто поют. У кого-то лучше получается, у кого-то хуже. Человек с консерваторским образованием может сказать, что это не музыка, а примитив. Некоторым людям это наоборот нравится.
– Есть музыка нашего времени?
– Разная музыка соответствует тому или иному времени. В 60-70-х годах это была психоделическая музыка. В 90-е были хип-хор и рэп, электроника. Сейчас существует разная музыка. Она отражает ситуацию в обществе и в мире. Есть состояние постмодернизма, когда все, что было раньше, имеет место и сейчас.
