Школа в Мариинской воспитательной колонии. Аккуратное здание, цветы на окнах, в двух шагах – огромное футбольное поле. Всё, как в любом школьном дворе. Но совсем рядом – колючая проволока, огромный забор и КПП.
В колонии находятся мальчики от 14 до 18 лет. Это осуждённые преступники, которые отбывают наказание за кражи, грабежи, убийства. Но для педагогов и воспитателей они – дети, которые нуждаются в понимании и поддержке.
Пётр Сомов преподает математику и физику в Мариинской колонии более 40 лет. А ещё он ведёт кружок по шашкам и шахматам, и его ребята побеждают даже опытных шахматистов. В День учителя «Газета Кемерова» поговорила с педагогом о современных трудных подростках, уважении к ребёнку и вере в него, без которых помочь невозможно.
От умножения к космосу
– Пётр Васильевич, почему вы пришли преподавать математику в колонию? Помните, как начинали работать здесь?
– В 80-е годы меня пригласил сюда бывший директор школы, Алексей Фёдорович Неваев. Сейчас он уже ушёл из жизни, это был очень хороший человек и сильный педагог.
Я откликнулся на его просьбу – приехал, посмотрел. Не сказать, чтобы испугался, но негатив был. Зона имеет свой запах, дети здесь немного другие. Мы с ним много говорили об этом, в итоге я согласился здесь работать. Параллельно преподавал и в городской школе Мариинска.
– Чем отличаются нынешние воспитанники от тех ребят, которых вы учили в 80-е?
– Разница между поколениями заметна. В советские годы общий интеллектуальный уровень был выше, чем сейчас. Но тогда и семьи в нашей стране были крепче. Ребят из неблагополучных семей было намного меньше. Сейчас их в колонии большинство. Это лихие 90-е дают о себе знать – пьянство, наркомания.
Наши ученики успешно справлялись с экзаменами. Старшеклассники сдавали сразу две математики – устную и письменную, как в обычной школе. Сейчас дети сложнее. Но в классе я могу выделить учеников, которые справляются с программой успешно. Есть воспитанники, которые думают о своём будущем. С ними стоит работать в полную силу.
– Получается, уровень знаний у всех воспитанников разный. Как вы строите работу на уроке?
– Математика вообще дается не всем. Мы же помним, что у Пушкина, несмотря на его гениальность, по ней был ноль (смеется). Но ребятам, у которых есть желание учиться, мы стараемся помочь. Какой бы у них уровень ни был.
Иногда приходиться начинать с азов – например, с умножения. Недавно в колонию поступил мальчик. В начале сентября он спрашивал у меня, сколько будет дважды три. После двух недель учёбы он уже умножает трёхзначные числа. Для обычного десятиклассника это – база, а для него – большой прогресс. Если мы продолжим работу, он будет потихоньку приближаться к программе средней школы.
Есть паренёк в классе, который физикой интересуется. Засыплет меня вопросами, и я весь урок рассказываю про космос, ракеты, твердотопливные, протонные и квантовые двигатели. Стараюсь его увлечение поддерживать. У них должны быть интересы, цели, мечты. Они на свободе помогут новую жизнь начать, без старых ошибок.
Мальчишки ждут побед и похвалы
– Оценки вы ставите так же, как в обычной школе?
– Нет, немножко не так. Ученика надо как-то поддержать, если у него что-то получается. Когда ребёнок в 10 классе только начинает осваивать базовую программу, за работу на уроке я ставлю ему «четвёрку». Это стимул. Но на контрольной ту же оценку поставить не могу – объясняю, что уровень знаний требуется другой.
Если у ребёнка есть способности, но он ничего не делает – ленится, могу поставить «тройку». Говорю: «Трудись, а то так и выйдешь троечником, испортишь аттестат. Будешь стараться – приедешь домой, покажешь маме оценки. Она увидит, что ты время в колонии не терял, а выучился».
Для меня оценка в первую очередь носит воспитательный характер. Меня в этом плане уже не переубедить. По-разному пробовал.
У меня были большие классы в 80-е годы. В колонии находилось по 800 человек, в классе – по 40. Одновременно у доски отвечало шесть воспитанников. Индивидуальные задания давал. Подходят, просят: «Пётр Васильевич, дайте мне задания на «четвёрку». Прошу написать 40 тригонометрических формул, а для пятёрки – все 50. Ученик садится за отдельный стол и вспоминает их все. Это говорит об интеллектуальном уровне детей – сейчас такое сложное задание могу дать единицам.
Сейчас в классе занимается 10–15 учеников. Среди них есть два или три, которые успешно справляются с программой. Но остальных ведь тоже подтягивать надо. Если ребёнку не помогать, то он ничего делать не захочет. Кому от этого лучше будет? Лучше я ему балл с натяжкой поставлю, но он весь урок будет работать так, что бумага скрипит.
– Пётр Васильевич, вы говорили, что много лет ведёте занятия по шашкам и шахматам…
– Знаете, наблюдаю за ребятами, у них благодаря кружку успеваемость растет. Мышление и логика развиваются. Некоторые ученики подходят: «Пётр Васильевич, как мне научиться?». Спрашиваю: «Ты ходы знаешь?». И некоторые отвечают: «Я сразу хочу у вас выигрывать». Можно и у меня выигрывать, но для этого надо потрудиться самому. Учимся играть постепенно, разбираем партии. Отмечу, что воспитанники, которые с коллективом ещё не ладят, на таких занятиях чувствуют себя комфортно. Шахматы всех уравнивают, потому что успеха может добиться каждый.
В каждом классе есть ребята, которые получают радость от жизни благодаря этому. Мы их всячески поддерживаем. Людмила Григорьевна Цепенкова, заместитель начальника колонии, несколько раз в год организует соревнования с городской шахматной школой Мариинска. Это здорово влияет на мальчишек. С какой гордостью они говорят о своих победах! Это дети, им нужны успешные ситуации, состязания, в которых они могут себя проявить. Кстати, ни разу мы шахматной школе не проиграли – то победа, то ничья.
«Недолюбленные дети»
– Ученики относятся к вам с большим уважением, на уроке это чувствуется. Как вы находите контакт с детьми?
– В каждом воспитаннике я вижу ребёнка. Да, я понимаю, что это малолетние преступники. У некоторых из них дело лучше не читать – страшно. Но мы занимаемся их воспитанием, поэтому должны дать шанс. Мы говорим ученикам: «Да, ты оступился, но у тебя ещё вся жизнь впереди, учись и развивайся». И человек стремится к лучшему, потому что в него поверили.
Мы относимся к нашим ребятам как к оступившимся детям. И это самое главное. Я больше чем уверен: если бы они попадали после колонии в нормальные условия, рецидивов было бы намного меньше.
Второй мой принцип – требовать что-то от ученика надо только в той ситуации, когда чувствуешь, что это выполнимо. Так ведь и Христос говорил в притче о сеятеле. Если ребёнок созрел для того, чтобы выполнить задание – надо двигаться дальше. Бывает, что возможности такой нет.
– Как вы поступаете в таких случаях?
– Некоторые ребята попадают в колонию, не понимая, что это такое – спокойно вести себя на уроке 45 минут. Наблюдаешь за учеником, а он смотрит по сторонам и не может усидеть на месте. Будто бы удивляется: «Что они все вообще тут делают?». Первое время не делаешь замечаний, не обращаешь на это внимания – пусть привыкнет, втянется. Потом время проходит, этому же ребёнку говоришь: «Иди на перемену, отдохни». А он в ответ кричит: «Я ещё порешаю» (улыбается).
Самое главное – ученик должен чувствовать результат. Пусть он пока складывает 2+2, но в его понимании это как интегралы! Обязательно хвалю за каждый маленький шаг к цели. Если человек понимает, что у него уже что-то получается, то ему и дальше двигаться интересно.
Это же дети. Большинство из них, прямо скажем, недоласканные и недолюбленные. Поэтому чувствуют доброту. Если мы будем относиться к ученикам с теплотой, то и они будут отзываться. Конечно, есть единицы, которые настолько зачерствели в душе, что достучаться до них чрезвычайно сложно. Но большинство слышит нас.
– Почти в каждом классе есть трудные подростки. Ваш опыт помогал вам работать в обычной школе?
– Да, безусловно. Надо начинать с малого. Помните, как в «Педагогической поэме» Макаренко писал: «Прекращаем воровать, обслуживаем сами себя, начинаем учиться...». Не сразу проблемы решаем, а постепенно увеличиваем нагрузку и повышаем требования.
Попробую привести пример. Прихожу на урок, а ученик сидит за партой и ест хлеб. Я спрашиваю: «Почему ты так себя ведёшь?». А он мне в ответ грубо так: «Жрать хочу». И в этой ситуации он прав, потому что голоден. Мальчика действительно дома не накормили. И ночью он не спал, потому что искал отцу бутылку водки. И что, я буду его заставлять решать производные – голодного, невыспавшегося и обозлённого на весь мир? Такой ребёнок ищет предлог, чтобы поругаться с кем-нибудь, настолько он напряжён. И самый близкий – учитель.
Как поступить? Лучше промолчать, а потом подойти и по плечу похлопать: «Ну ладно, ешь». И больше внимания не обращать на него на этом уроке. И ребёнок успокоится помаленьку. А в следующий раз поведёт себя иначе. Таких ситуаций может быть много, хотя их навскидку даже не вспомнишь.
Некоторые учителя в городских школах до сих пор — потомки сталинизма. Пытаются сложных детей задавить своим авторитетом, надавить на них. Мол, педагог тут самый главный, не будешь слушаться – двойку поставлю, отведу к директору, из класса выгоню. А сейчас время другое – интернет, демократия, защита прав человека. Надо менять принципы работы.
Разговоры по душам
– Вы поддерживаете воспитанников как наставник? Многие из-за проблем в семье могут видеть в вас отца…
– Да, конечно. Это происходит на подсознательном уровне, уже много раз замечал. Они дети, пацаны. Им важно пообщаться с нормальным мужчиной, посоветоваться. У некоторых, может быть, никогда такого общения не было.
У многих воспитанников очень сложная ситуация дома. Посмотришь, семья полная – есть мама и папа. При этом ни один из родителей не работает, хотя у них растут дети. Мы же знаем эти семьи – пособие получат и тратят его на бутылку. И видно, что ученику стыдно за родителей. Он говорит, что дома всё хорошо. Слушаешь и соглашаешься: нельзя соль сыпать, без того тяжело.
Некоторые ребята приходят просто посоветоваться. Как они говорят, «за жизнь». О чём – конкретно не скажешь. Им важно внимание. В этом тоже заключается наша работа в колонии, воспитание.
У меня знакомый рассказывает: «Усаживаю дочь перед собой, говорю ей: «Сейчас я тебя буду воспитывать». И объясняю, как жить». Отвечаю ему: «Ты не этим дочку воспитываешь. А тем, как ты к ней относишься, к работе, семье…». Аналогичная ситуация складывается и у нас. Ребята хотят с кого-то брать пример. И слава богу, если это будут учителя нашей школы.
– О себе что-то рассказываете ребятам?
– Очень редко, и только тем, кто ко мне сам тянется. Говорят, чтобы поделиться чем-то личным, надо с ребёнком пуд соли съесть. Отчасти это верно. Хотя бы пообщаться месяц-другой необходимо. И разговор такой должен происходить не на публике. Когда перед классом начинаешь рубашку на груди рвать, образно говоря, кто-то обязательно скажет что-то неприятное. Но с некоторыми ребятами можно немного пооткровенничать, чтобы показать перспективу: как может сложиться жизнь, если честно трудиться.
Я говорю своим ученикам, что главное – это семья и дети. Объясняю, что их род шёл до них сотни лет, а они могут его оборвать. Говорю, что сына или дочь нужно воспитывать и любить, чтобы они выросли добрыми и порядочными. Готовлю их к нормальной мужской жизни.
Капля камень точит. Кто-то может услышать эти слова. Судя по тому, как сложилась у некоторых воспитанников жизнь – наша работа не напрасна. В Мариинске доводилось встречать взрослых уже мужчин, которые подростками учились в нашей школе. Среди них есть хорошие семьянины, уважаемые люди. Все они говорят о школе и нашей колонии с теплом.
…После разговора с Петром Васильевичем встречаюсь с его учениками. Мальчики в зелёной форме сидят за длинным столом – живые лица, улыбки, смех. Обычные подростки. У нас есть немного времени. Мы говорим о любимых уроках, планах на будущее, увлечениях. И первое, о чем рассказывают воспитанники, – шахматный кружок. Вспоминают о прошлом турнире, у них горят глаза. Ярослав Р. делится, что будет сдавать ЕГЭ – он мечтает стать экономистом.
Сразу несколько ребят говорят, что математик – их любимый учитель. И я им верю, потому что даже после часовой беседы прониклась к нему огромным уважением. И у мальчишек из Мариинской колонии есть шанс на достойное будущее, пока с ними работают такие люди.