Мне было 8 лет, когда я впервые оказалась в пионерском лагере. С первого же дня я подружилась с мальчишками, так как умела сооружать шалаши, плести из лозы лапти (!!!), резаться в карты. Поэтому целыми днями я носилась с пацанами, устраивая какие-то тайные штабы, лазы и зарывая клады. Девочки из отряда завидовали, обижались и устраивали мне бойкот. Я предложила своим соседкам по комнате сделать собственный шалаш и свои тайные лазы, но им хотелось, чтобы я сдала тайники пацанов.

И тут появилась красавица Олечка, девочка-шеф из старшего отряда, которая начала объяснять мне, что я – девочка и должна дружить с девочками. Что очень грубо носиться с пацанами. И у меня случился кризис самоидентификации.

Я почувствовала себя изгоем, чужаком в своей гендерной стае. И страшно захотелось стать настоящей девочкой. А условия приобщения к стае были всё теми же – сдать тайники. И я их сдала. Девчонки разрушили всё, что мы с пацанами сооружали в течение пяти дней. В итоге я стала полным изгоем. Пацаны не простили мне предательства, а девочки меня не приняли – за пять дней у них сложились свои отношения, и я там оказалась лишней, да ещё и со шлейфом предателя. А лебезить, просить дружбы и прочее – мне совсем не хотелось.

И я отправилась в отряд к Олечке. Я плакала и ругалась. Олечка сказала: «Ну, никто же тебя не просил предавать пацанов? Ты сама это сделала».

И я задумалась. До сих пор очень ярко помню, как сидела на скошенной траве за домиками обслуживающего персонала и думала: кто есть я, что предавать больно и гнусно, что подстраиваться под других – ещё больнее и противнее и совершенно бесполезно. Что я сама виновата, и надо было думать головой.

Следующую неделю я обитала в двух пространствах – в библиотеке и Олечкином отряде, поскольку после того, как я задала ей трёпку, там меня сильно полюбили. А потом приехала бабушка: по ошибке ей сообщили, что я лежу с температурой, с подозрением на пневмонию. Она прилетела быстрее скорой, увидела меня здоровой и заплакала. Спросила: а не хочу я бросить этот лагерь и поехать домой? И мы уехали.