В Кемерове есть дом, которому больше полутора веков. Деревянный, одноэтажный, он стоит за помпезными «сталинками» на улице Кирова. В город дом сплавили по реке, в разное время его жильцы торговали лесом, воевали в Гражданскую войну и работали в Госбанке. Во дворе рядом играли дети партийной элиты, в гости заходила пить чай дочь лётчика Мартемьянова, но до последнего времени внутри не было даже туалета — нечистоты носили на улицу в ведре.
Внутри и сейчас ни намёка на музейную тишь: работает Центр развития образования в сфере культуры и искусства Кузбасса, читают лекции, осваивают новые методики, проводят тренинги, словом, повышают квалификацию работникам культуры.
Корреспондент A42.RU Вячеслав Ворожейкин побывал в доме, встретился с его старыми жителями и рассказывает, как один-единственный памятник архитектуры отражает историю целого города — и светлую, и тёмную его стороны.
Осколок позапрошлого века
В пейзаже индустриального города одноэтажный деревянный дом выглядит крайне странно. Одна из самых дорогих улиц Кемерова, рядом бизнес-центры, офисы крупнейших компаний, модные магазины и вход в «Парк Чудес», за оградой — элитная 1-я гимназия. А свернул во двор — и будто шагнул в позапрошлый век: вьются искусные деревянные кружева, ризалиты покрывают накладные доски, крышу сложной формы венчают деревянные шпили. Это деревянное зодчество XIX века после реконструкции — редчайший архитектурный осколок, которых в Кемерове больше не осталось. В Томске таких домов около двухсот, в Мариинске — за пятьдесят. В Кемерове — один.
Несмотря на то, что дом фактически стоит на улице Кирова, его официальный адрес — Шестакова, 60. Дом выстроен с отступлением от линии застройки, это реликт старой планировочной структуры Щегловска, из которого томский архитектор Павел Парамонов хотел создать город-сад.
Прямо сейчас в доме Губкиных идёт ремонт кровли.
— Не сложнее обычного тут сложена крыша, сделаем быстро, — как бы красуясь, говорит молодой парень в комбинезоне строителя, припорошенном мелкой стружкой. — Только материал другой, гладкие металлические листы — раньше так делали. Профлист-то сюда не положишь.
Строитель имеет в виду, что ремонтировать памятник культуры нужно строго в рамках проекта, который по максимуму сохранит его внешний вид. Он знает, что дом старый, но не догадывается, насколько: это самое старое здание в Кемерове. Были и постарше, но всех сожрало время. Сейчас ближайшие по возрасту памятники — дом Рутгерса на Красной горке (1916 год) и Дворец труда на Карболитовской (1927 год). Ряд бараков на правом берегу построены в 20-х и даже, возможно, раньше, но до дома Губкиных им далеко. Его возвели в селе Салтымаково в 60-х годах XIX века, он современник Николая I, застал крепостное право. И он стоит.
От крепостных к купцам, от партизан — к бухгалтерам
По словам директора центра Тамары Коваль, документов о первом этапе истории дома не сохранилось, поэтому и датировка создания приблизительная — по рассказам потомков. Картина вырисовывается такая.
В 1860–1862 году крепостные крестьяне братья Губкины — их было двое — построили деревянный дом в селе Салтымаково. Одного из братьев звали Исай, у него было шестеро детей. Семейство занималось сплавом леса по Томи. Спустя сорок лет один из сыновей Исая — Павел — разобрал дом, сплавил его в Кемерово и собрал заново. Здесь дом неоднократно достраивали, потому что семья Павла была огромной.
В Гражданскую войну семью разбросало, как и многие другие, по разным городам и сёлам огромной страны. Большинство сыновей партизанили за красных, но кто-то примкнул и к белым.
Среди родственников и потомков Павла были свидетели Ленского расстрела рабочих в 1912 году, участники Гражданской, а затем и Великой Отечественной войны. Правда, дома это уже не касается — Губкины разъехались из него в двадцатых. Похожий по описанию дом в 1925 году служит первой конторой Госбанка СССР в Щегловске, в 1929-м — и это уже более достоверно — городской гостиницей. Когда Госбанк переедет на Кирова, 12, в доме Губкиных, разделённом на несколько крохотных квартирок, до 1978 года будут жить его работники.
От истории к мифу
В истории рода Губкиных немало странных деталей: зажиточность, сплав леса (по тем временам большой бизнес), присяга белым отдельных членов семьи… Были ли создатели дома вообще крепостными? Или опасный в советские времена вопрос решили потомки, задним числом приписав дедам крестьянскую биографию?
Историю дома подробно исследовала историк и краевед Мэри Кушникова: собирала свидетельства, говорила с внуками Губкиных. Среди прочих рассказов был и такой: строители дома Губкины были-де простые крестьяне, а выстроенным ими домом к началу XX века владел некий купец. Сын купца женился на учительнице-революционерке, купец проклял его и лишил наследства, а дом подарил сыну одного из строителей — а именно Павлу Губкину.
-
Павел Губкин у своего дома -
Реальная ли это история или миф, созданный ради безопасности в страшненькие тридцатые, мы уже вряд ли узнаем. Как бы там ни было, начиная с Павла история дома прослеживается уже вполне документально: сохранились и его фотографии, и собственноручно написанная автобиография.
— Мэри Моисеевна собрала в очерках множество деталей истории семьи Губкиных, — рассказывает Тамара Коваль. — О том, как Фёдор и Павел Губкины входили в кольчугинский Совнардеп, сидели в тюрьме во время колчаковских репрессий, как Фёдор лишился там глаза. Как четверо других братьев погибли: Ивана убили, Василия колчаковцы сожгли в доме в Салтымаково, Игнату в бою отрубили голову шашкой, и конь по старой привычке принёс в дом в Терентьевском его тело. Илларион был участником Ленской забастовки в Бодайбо, его расстреляли.
И хотя все они к тому времени уехали из Щегловска, Мэри Кушникова считала, что судьбы их всё равно связаны с этим домом. Что он имеет историческую ценность ещё и поэтому. Через судьбу дома Губкиных можно проследить всю историю богатого на изменения XIX и кровавого XX веков. Крепостные и чалдоны, купцы и плотогоны, участники рабочих восстаний и партизаны, свидетели красного террора, бойцы Красной армии, мирные бухгалтеры… Дом видел всё — и дом стоит.
Жильё для работников Госбанка
В Кемерове и сейчас можно разыскать людей, живших в доме в 50-70-х годах. О его богатой истории они тогда не знали: для них это был просто старый дом в центре города на балансе Госбанка. Маленькие квартирки по статусу примерно равнялись общежитию.
— До шестидесятых дом использовали как временное жильё, для молодых специалистов и одиноких, — вспоминает Евгения Романова, жившая в доме с 1965 по 1974 годы. — Комнатки были очень маленькие. И они были без воды и без туалета: вёдра выносили. К семидесятым условия стали более современными — провели водопровод, поставили ванну. Но мыться в основном всё равно ходили в баню на Весенней — она, кстати, работает и сейчас.
Специалистов в Кемерово присылали по распределению.
— Не было такого, что сразу здешний институт закончили и пришли в банк, — рассказывает Евгения Романова. — Были банковские школы — техникумы — в Томске и Барнауле, оттуда присылали специалистов. А потом они уже оканчивали институт по разным специальностям — изучали финансы и кредит, или бухгалтерский учёт, или анализ и аудит и так далее. И затем шли работать в Госбанк.
Прошедшие сложную учёбу и бытовые неурядицы, работники Госбанка затем имели серьёзные перспективы. В рамках плановой советской экономики Госбанк являл собой могущественное учреждение, сросшееся с госаппаратом. Местные руководители входили в обком партии, начальники рангом поменьше тоже не были обделены полномочиями и бытовыми благами. С рядовыми сотрудниками, жившими в доме Губкиных, получался большой контраст.
— У нас была одна маленькая комнатка, у соседей чуть побольше, — рассказывает Зоя Слабей. — В комнате стояли две кровати, трёхстворчатый шифоньер, стол и четыре стула. Всё, больше ничего не помещалось. Удобств не было, а обстановка всё равно была доброжелательная. Не было негатива друг к другу: ни в доме, ни на работе.
С улыбкой она вспоминает, как муж вытаскивал на веранду шланг и, соединив горячую и холодную воду через самодельный смеситель, поливал её водой прямо во дворе. Говорит, что тяжёлые бытовые условия их не пугали: близость к центру, музеям, театру, городскому саду была важнее.
Впрочем, стоические настроения среди жильцов разделяли не все. Одна из соседок много лет писала во все инстанции, жалуясь на условия проживания. А чтобы об этом вопросе не забывали, выливала вёдра с нечистотами под окна большим начальникам — благо, жили они буквально в том же дворе. Неизвестно, что оказалось эффективнее — письма или амбре, но в 1978 году сотрудникам наконец выделили благоустроенные квартиры. Дом Губкиных остался пустовать.
От наркопритона к памятнику культуры
Несколько лет дом постепенно разрушался. Стёкла окон разбили, двери где заколотили, а где и вынесли. В 1977 году его включили в список на снос, и по рассказам соседей, вечерами в развалины забиралась шпана курить анашу. В 1978 году остатки построек продали частному лицу за 120 рублей — добротные брёвна из вековой лиственницы нисколько не сгнили: видимо, на них и позарился покупатель.
Отстояли дом активисты Всесоюзного общества охраны памятников и культуры, и в первую очередь как раз Мэри Кушникова. О её борьбе за сохранность дома рассказывал Тамаре Коваль другой известный кузбасский краевед Владимир Сухацкий. Несмотря на отсутствие документов и «белые пятна» в истории дома, она смогла собрать свидетельства потомков, фотографии, поздние бумаги, описания и доказать: дом уникален и ценен и своей историей, и архитектурой. «Вы что, покушаетесь на дом красных партизан?» — гневно вопрошала она у городского начальства. Хитрость удалась: желающих пойти на такое преступление против культуры не нашлось, и 14 июня 1982 года кемеровский областной Совет народных депутатов включил «Дом семьи партизан Губкиных» в единый государственный реестр объектов культурного наследия.
О будущем дома Тамара Коваль говорит с теплом и уверенностью в том, что нынешняя власть уже никогда не бросит этот дом. По её словам, министерство культуры Кузбасса выделяет средства на полноценное функционирование, а не только на образовательную деятельность. В этом году смонтировали современную пожарную сигнализацию, в планах ремонт отмостки. Охранное обязательство, выданное Комитетом по охране объектов культурного наследия Кузбасса, обеспечивает продолжение жизни этого дома ещё на многие десятилетия вне зависимости от того, будет ли там находиться образовательное учреждение или дом музеефицируют.
И дом стоит.
