Пьесу «Пьяные» сам Иван Вырыпаев называл своим opus magnum и говорил, что ничего лучше за свою жизнь он не написал. «Пьяных», вопреки их состоянию, неоднократно ставили в российских театрах – от Мейерхольда до БДТ на Фонтанке, и каждый раз они выглядели не так, как написано пером. В Кемерове этот спектакль нельзя было увидеть до недавнего времени, пока Театр для детей и молодёжи не взял всё в свои руки. Он тут же получил маркер «18+», но если первоисточник оправдывает ограничение по возрасту, то постановка – вряд ли.
Вырыпаева нередко обвиняли в том, что в поисках бога он увяз в самоповторах, где бог не есть любовь, а бог есть бог. Какое-то время драматург этого или не замечал, или не хотел замечать, но потом он написал пьесу «Пьяные» – специально для Дюссельдорфского театра (что, кстати, оправдывает европейские имена героев), – в которой снова затронул излюбленные темы, но уже в сатирической манере.
Героями пьесы стали люди из разных слоёв населения – это и директор кинофестиваля (Сергей Сергеев), и операционный менеджер банка (Сергей Синицын), и проститутка (Нина Рогова), и супермодели (Наталья Ущеко и Ольга Червова), – но никак не хронические алкоголики. Их объединяет одно: у каждого был веский повод напиться в дрова. У одного – годовщина смерти матери, у второго – скорая свадьба на явно нелюбимой женщине, у третьего – рак. Но в итоге всё сводится к одной мысли, которую Вырыпаев доносит до читателя через нетрезвый бубнёж: «Устами пьяного говорит господь».
На импровизированной сцене театра – всё происходило в кафе-баре «Маяк», чтобы атмосфера выглядела максимально аутентичной, - не было ничего, кроме стульев и огромного экрана, где то и дело появлялись ремарки: «Ночь. Улица. Фонарь. Марта пьяна». Актёры прекрасно обходились без реквизита, посредством образов рисуя вокруг себя некую историю и давая возможность работать воображению зрителей на полную катушку: только что герои находились на кухне вегетарианского ресторана, а сейчас действие происходит в тёмном переулке. Никакой игры со светом и тенью, но восприятие происходящего неожиданно менялось – подобно нестабильному настроению пьяных людей.
Согласно Вырыпаеву, все разговоры и все ситуации рано или поздно сводились к прописным истинам: мир пронизан любовью, а бог есть любовь, все мы слышим шёпот господа в своём сердце, но боимся в этом признаться, и ещё мы все врём – окружающим и самим себе. Именно поэтому в ответ на слова своего друга Густава – Григория Забавина – о том, что «ты же и есть бог», пьяный вусмерть банкир Карл – в исполнении Фёдора Бодянского – отвечает, что он не может быть богом, ведь он плохой. «Я очень плохой» – «Не согласен» – кажется, этот диалог может длиться бесконечно, пока банкир не приводит весомый аргумент: «Я спал с твоей женой». И даже в этот момент, схватившись за голову, его друг не отступает: «Все мы есть тело господа – и хорошие, и плохие».
Будь эти люди трезвыми, пьеса казалась бы слишком наивной, ведь она не говорит ровным счётом ничего нового. Но упомянутая сатира Вырыпаева играет свою роль не хуже основных действующих лиц и становится непонятно, то ли драматург действительно хотел в очередной раз повторить такие банальности, то ли это ирония над самим собой и пьяными – ведь именно в таком состоянии мы как можно ближе к богу и друг к другу, а «шёпот господа особенно полезно слушать в коллективе», как утверждает один из героев пьесы.
В пользу последнего тот факт, что до этого Вырыпаев никогда не говорил о подобных вещах настолько прямолинейно. И в этот раз весь посыл сводится к простой фразе: «Не ссать!». Ибо бог не ссыт – и нам нельзя.
Проблема пьесы в том, что на сцене театров она подвергается жёсткой цензуре: весь мат из неё вычищен и выскоблен, из-за чего пьяная речь становится слишком дистиллированной, а самое страшное слово, которое встречается, это «говно». Надо сказать, встречается оно довольно часто, ведь им покрыт весь мир, а где-то в его толще хранится алмаз – надо только не побояться засунуть руку поглубже.
В свою очередь, проблема конкретно кемеровской постановки не в отсутствии мата: скорее, в потере той самой иронии, которую использовал Вырыпаев. Там, где тесно переплетались комедия и трагедия, Театр для детей и молодёжи упустил этот симбиоз – поэтому зритель напряжённо слушал, хлопал, напряжённо слушал, снова хлопал. Смеха не было, хотя по задумке пьеса должна быть уморительно смешной. До пьяных соплей.
И вместо пусть и банальных, но извечных вопросов, над которыми стоило бы задуматься после просмотра спектакля, в голову закрадывается совсем другая мысль: «К чему этот цирк? Почему все пьяные – это «русские мальчики» Достоевского, страдающие, рефлексирующие, и совсем не замечающие комичность происходящей ситуации?».
Там, где актёры должны были падать, запинаться или катиться кубарём из-за заплетающихся ног, они стоически выдерживали вертикальное положение – почти фантастическое достижение для изрядно перебравшего человека. Вкупе с утрированными нетрезвыми кривляниями это выглядело как минимум странно, как будто где-то просто «недожали». И это при том, что кривляния действительно должны быть таковыми, поэтому гротескно подвижная мимика выглядела вполне уместно – не всегда, но в большинстве случаев.
Вряд ли это актёрский промах: возможно, дело во взгляде режиссёра Ирины Латынниковой на пьесу, которая увидела её именно такой. И несмотря на то, что постановка оставила двойственные чувства, её стоит посмотреть: хотя бы потому, что она вызывает эмоции – неважно какие, – а театр обязан это делать.
Полный фотоотчёт со спектакля «Пьяные» можно посмотреть в журнале «Афиша»
