В Кемерове побывал Шамиль Идиатуллин — журналист московского «Коммерсанта», который в какой-то момент осознал, что хочет писать не только статьи. По его словам, с желанием рассказать несуществующую историю стало сложно бороться, в начале двухтысячных он сдался, а в 2004-м вышла его первая книга «Татарский удар». Но популярность писатель приобрёл после романа для подростков «Убыр», его издали под псевдонимом Наиль Измайлов.
В этом году Идиатуллин выпустил «Город Брежнев», с которыми попал в шорт-лист «Большой книги», но в Кузбасс приехал именно с «Убыром». Шамиль Идиатуллин рассказал на встрече с читателями о романе, упырях, отношениях с семьёй о том, почему он не может не писать.
Тот, кто пожирает душу
Вообще убыр – это татарская нечисть. Она является сквозной для многих тюркских фольклоров, потому что у славян, к примеру, упыри и вампиры — это немного другое, хотя слова родственные. Это кровососущие твари, которые благодаря Брэму Стокеру и Голливуду стали гламурных героями — только стразиков не хватает. Убыр же — это нечисть, которая заводится в могилах самоубийц, колдунов и так далее. Она из этих могил выходит, пожирает душу человека и занимает её место. И либо человека подчиняет себе, либо «схарчивает» его.
На самом деле и татары, и другие тюркские народы это всё забыли. Осталось слово в языках, какие-то понятия, связанные с ним, поговорки типа: «Убыр ушёл, место осталось». Но что такое «убыр» городской татарин сразу не скажет. Я тоже, естественно, этого не знал, бабушка мне таких сказок не рассказывала, и это я вычитал в мифологической энциклопедии. И припух от того, насколько мне это незнакомо и насколько мне это интересно.
Так получилось, что мы все стали большими, взрослыми, городскими, мы все выросли, многое сохранили, а вот эти определяющие вещи утеряны. Мы уже не помним, что было важно для наших прадедов – хотя их представление может быть нелепо и смешно.
Почти как «абырвалг»
Издательство, в котором выходила предыдущая моя книжка, подписанная настоящим именем, пришло к выводу, что «Убыр» на неё не похож. Поэтому решили развести представления, впечатления и ожидания, которые могут сложиться у разных аудиторий. Я сопротивлялся этому: имя моё хоть и смешное, но мне дорого. Предлагали сменить и название книжки, потому что «убыр» – что-то непонятное, то ли абырвалг, то ли ещё что-то.
Конечно, издателям виднее, ведь это отдельный бизнес, в который нам, писателям и литераторам, соваться смысла нет. Они рискуют своими деньгами и репутацией, поэтому если говорят, что нужно другое имя, – плачь и подчиняйся. Я плакать сильно не стал, но придумал кучу вариантов, но с названием они в итоге смирились. Для псевдонима я взял девичью фамилию мамы, а имя образовалось из смешения моего настоящего имени и имени моего сына, который, кстати, выступает прообразом героя в книге. Так родился Наиль Измайлов.
«Раз вы со мной играете, я тоже с вами буду играть», — решил я и сделал так, что главного героя тоже зовут Наиль Измайлов. Вышла книжка, которая рассказывает о 14-летнем мальчике Наиле Измайлове и на обложке которой тоже написано Наиль Измайлов. Получилось, по-моему, забавно.
«Сын прочёл мою книгу под нажимом одноклассников»
Моя первая книжка вышла в 2004 году, она начиналась со сцены, в которой маленький мальчик будит отца, чтобы показать ему, как в окне далеко от них авиация НАТО бомбит Казанский кремль. Было понятно, что прообразом маленького мальчика стал мой сын, который, к счастью, такого не видел и, надеюсь, не увидит никогда. Папаша, соответственно, это я. Не секрет, что каждый писатель тырит всё для своих книг из окружения — что-то из себя, что-то из семьи, а что-то из знакомых, друзей и родственников. Но семья — наиболее многострадальная часть его жизни, потому что она всегда рядом.
Сын очень легко относится к тому, что выступает одной из моих моделей, и дочь спокойно относится. Даже жена, дама строгая, к этому относится философски. Она, кстати, мой читатель номер один: читает всё, что я написал, сразу, немедленно, и, как правило, воспринимает это кисловато, потому что у неё свои представления о прекрасном: она любит Джейн Остин и исходит из того, что в конце каждой книги должна быть свадьба. А у меня до свадьбы немногие доживают герои, хотя я стараюсь их щадить — я героев своих люблю и жалею. Но всякое бывает.
Дети сильно не читают меня. Дочь ещё не прочитала ни одной моей книги, хотя в глубине души я всё-таки надеюсь, что это случится, а сын прочитал «Убыр» только под нажимом одноклассников. Многие из них узнали себя в эпизодических персонажах и стали спрашивать сына, а они ли это или нет. Он делал вид, что понимает, о чём речь, а потом быстренько прибежал домой, схватил книгу и начал читать. Когда закончил, подошёл ко мне и сказал: «Ты, оказывается, писать-то умеешь». Но пока это не побудило его ознакомиться с остальными романами.
Про критику — себя и других
Я критику очень люблю и читать, и слушать. У меня есть странная особенность: иногда читать про кино я люблю больше, чем смотреть его. Я могу прочитать около 20 статей про какой-то фильм, а в итоге так его и не посмотреть – вот такая идиотская черта.
Это ответственная часть читательской работы: заражать других и рассказывать, какая книга вам понравилась. Без этого сами читатели не выживут. Они существует и ориентируются в пространстве только если есть друг у друга. Я писал рецензии исходя из этих соображений. У меня никогда не было идеи растоптать какую-то книгу, поэтому если мне что-то не нравилось, я ограничивался парой-тройкой слов. Если нравилось, то выдавал довольно пространные вещи и подробно обосновывал, чем эта книга хороша и кому она может подойти. Кончилось всё тем, что в нескольких издательствах некоторые книги вышли с моими цитатами на обложках. И когда идёт какая-нибудь The Guardian, потом The New York Times и в конце Шамиль Идиатуллин — это дико смешно.
Что касается критики на меня — это всегда прикольно. Когда критик с тобой на одной волне и объясняет то, что ты сам хотел рассказать, это не так интересно. Гораздо круче, когда он видит то, что ты сам не видел или совершенно другое имел в виду в силу того, что критик умнее, глупее или просто злой на тебя. И если мне кто-то начинает рассказывать, почему моя книга хороша, я радею, краснею, у меня пальцы от удовольствия поджимаются, это приятно. Если человек говорит, почему книга плоха, и делает это умно, аргументированно — я вижу действительно этот косяк, мне стыдно.
«Вервольфовый зов манит – и я пишу»
Я пишу от того, что какой-то книги не хватает. Гораздо проще, когда за тебя кто-то её написал, а ты просто читаешь. Вообще быть читателем — гораздо более комфортное и приятное ощущение, чем быть писателем. Потому что писать — это очень долго червя из себя выдавливать. Полтора, два года этим заниматься, а то и четыре, пять — это невыносимо. Второй раз в это я бы не рискнул войти.
Писателя учит два момента: жизнь и непреодолимое желание писать. К примеру, Лев Толстой писал коряво, пафосно, любил загнуть какие-то вещи, несвязанные с сюжетом, но у него была куча высказываний, с которыми фиг поспоришь. В том числе «выдумать можно всё, кроме психологии» и «если можешь не писать — не пиши». Это реально так. Я это оценил, понял, и когда у меня получается не писать — я не пишу. Это очень комфортное состояние, в котором сейчас пребываю, но уже чувствую, как вервольфовый зов начинает меня манить и не даёт ночами заснуть.
Придумывать сюжет легко. У меня каждая книга до написания уже готова — сядь да напиши. Но я сажусь писать и блок какой-то. Быстро писать как-то не то: это же книга, кладезь знаний! Как журналист я пишу оперативно и на любые темы за очень короткие сроки, но к книжному тексту я не могу так относиться. Хватание самого себя за руки и неумение остановиться — ведь опытные писатели цепляются за какую-то деталь, ставят пробел, потом уточняют. Мне надо сразу всё уточнить, а потом это увлекает и отвлекает. В итоге написание выливается в месяцы и годы. Я не люблю писать, но приходится.
