Я — махровая язычница, и мне это ужасно нравится.
Ритуалы, церемонии, рушники с петухами; ужин за большим столом, а сверху абажур плетёный; роса на траве, в саду на столе влажные яблоки, забытые с вечера; стук дождя о нержавеющий жёлоб, эмалированный бидончик, металлическую бочку, врытую в землю, оцинкованную ванну; запах свежескошенного сена и ласточки с желторотыми птенцами под самым потолком.
Моя бабушка пекла в большой русской печи жаворонков. Бабушка пекла много чего, и лепила вареники с творогом и вишней, и делала кокурки — хлебушек с запечённым внутри яйцом. Мы всё это любили больше борщей и гуляшей и уплетали с молоком.
Но жаворонки для меня были настоящим ритуалом.
Сначала бабушка заплетала косу, заматывала её вокруг головы и втыкала снизу вместо шпилек костяной гребень. Повязывала косынку. Поверх ситцевой длинной юбки и хлопчатобумажной блузки в цветочек надевала передник. По форме это был фартук, но бабушка говорила: «Натулёк, неси передник».
Тесто к тому времени было готово, и когда она всё успевала?! Из обычного сдобного теста жаворонки пеклись на большом противне. А творожные жаворонки-шанежки — на противне поменьше.
Вместо глаз у жаворонков был изюм. В моём детстве весь изюм был чёрным. И когда говорили «глаза, как изюм», сразу понимал, что карие глаза. А сейчас скажут «глаза, как изюм», а ты думаешь: сова он что ли? Что ли жёлтые глаза?
Нам доверяли делать жаворонкам хвосты.
Мои хвостики были всегда маленькие и остренькие. А Мишкины — длинные и с завитушками.
Я спорила с Мишкой, что с таким хвостом жаворонок даже не полетит и что жаворонок — это не павлин. Мишка дёргал меня за ухо и отвечал, что я ничего не понимаю в самолётостроении. И ладошкой показывал, как будет лететь его жаворонок. А я показывала, что если он взлетит, а потом резко падать начнёт, как настоящий жаворонок, то не сможет он с таким хвостом спланировать резко вниз! А Мишка говорил: «Вот и хорошо, твой разобьётся, а мой жить будет!» Я не могла дёрнуть его за ухо в ответ, потому что он был выше ростом и сильнее, но могла пнуть и быстро убежать.
Потом у Мишкиных жаворонков хвост отпадал, потому что был тяжелее самого жаворонка, а хвост моего жаворонка, зажаристый и хрустящий, всегда съедался последним. Мишка пытался отобрать моего жаворонка, особенно его хвост, но дедушка давал Мишке затрещину. Тогда Мишка не отбирал его при всех, но отбирал на крыльце. Я знала это и всегда старалась съесть жаворонка дома, но Мишка кричал в окно: «Глянь, чего я увидел», я бежала на крыльцо и там прощалась со своим жаворонком.
А дальше мы собирались и шли угощать всех своими пряниками-жаворонками с разномастными хвостами.
То, что это был день памяти 40 мучеников, мы не знали.
Знали, что жаворонки несут на своих крыльях весну, поэтому в окно всегда пляшет солнце, играет с нами солнечными зайчиками, которых отправляют нам с большого зеркала наверху в благодарность за своих добрых посланников.
