«Только трупы и пепел»: воспоминания разведчика о войне с Японией

Николай Сячин был призван в армию в 1944 году. Воевал против Японии на Дальнем Востоке, став автоматчиком и разведчиком, а после демобилизации ещё 30 лет служил в милиции. В рамках проекта «Путь к Победе» корреспондент A42.RU поговорил с Николаем Максимовичем о тяготах первых дней службы, отношении пленных японцев к советским солдатам, безбашенности разведчиков и боевых наградах.

«Трудящихся тыла ценю не меньше фронтовиков»

Николай Сячин родился в 1927 году в Томской области, в селе Михайловка. Родился в декабре — позднее этот факт окажется важен. Уже в семь лет мальчик научился управлять лошадьми и стал помогать родителям на сезонных работах. Когда началась война, ему было 13. Мужчины один за другим уходили на фронт.

— Когда мне исполнилось 15, два мужика всего в колхозе осталось — один старик, а другой с гражданской войны без руки, — говорит Николай Сячин. — Нужен был бригадир колхоза — назначили меня. Уполномоченные с военкомата к нам заезжали, но узнавали возраст и говорили, мол, в армию пока не пойдёшь, у тебя другая армия. Так что захватил я и гражданский труд во время войны, видел, как трудятся в тылу. Я этих людей ценю почти так же, как фронтовиков. Всего себя они отдавали, день и ночь. Женщины накашивали по гектару овса простым крюком, — мужчина столько не сделает, а они делали! Коров запрягали в борону, сами надрывались… Эти женщины достойны всех благ, они обеспечивали нас.

Хоть мальчик уже понимал, как важен был труд в тылу, он всё равно рвался на войну. В 1944 году начали призывать солдат 1926 года рождения. В октябре объявили начало призыва для 1927 года рождения, но родившемуся в конце года Николаю не было 17 лет — это стало препятствием.

— Мне уже не сиделось в колхозе, — упрямо качает головой ветеран. — Муж сестры работал в районе — заведовал больницей. Имел дела с военкоматом. Я всё просил — заберите меня в армию. А он: «Николаш, тебе нет 17 лет, ну не можем мы забрать». А я всё просил и просил. И как-то он смог договориться: в 1944 году меня призвали.

«Мы запаниковали: везут на восток»

Юношу отправили в учебный полк в Ачинске. Зимой и весной проходила интенсивная подготовка.

— Ох, гоняли нас там… Кормёжка плохая, а одевали в то, что привозили с фронта — подштопанное, постиранное. Конечно, тяжело было. И все рвались на запад, хотели отправиться на фронт. Проучили нас до 1 мая. Потом привезли английские зелёные шинели новые, ботинки американские с толстыми подошвами, одели с ног до головы — и в маршевую роту. Объявили тревогу, погрузили в вагоны — мы их «тельячими» называли — а куда везут, мы не знали, но поняли, что на восток. Мы запаниковали: восток! Значит, опять не на фронт.

День Победы в Великой Отечественной войне Николай Сячин встретил на станции Шилка. Солдат выстроили, торжественно объявили о капитуляции Германии, отгремел салют. А потом повезли дальше. Только оказавшись на Дальнем Востоке, около посёлка Шмаковский курорт, Николай Сячин наконец узнал: он будет воевать с союзницей Германии, Японией, в рядах переброшенного с запада 262-го стрелкового Неманского ордена Александра Невского полка. Новобранца определили в роту автоматчиков — огневой кулак полка, подразделение, обеспечивающее подавляющую плотность огня на ключевых участках наступления. Всех солдат перевели на первую норму довольствия, и начались ежедневные учения в полной боевой выкладке — в составе полка и всей дивизии.

— Мы наконец-то наелись досыта, шпику нам надавали американского и прочего такого, — вспоминает ветеран. — На вооружении были ППШ с круглым диском. Мне потом доверили ещё пулемёт Дегтярёва, я был вторым номером расчёта. Практически вся рота была одного поколения, 1927 года рождения, даже командирами отделений поставить было некого. Назначили одного белоруса, с образованием 10 классов — он был неподготовленный, но повоевал на западе. А команд не знает: строит нас и командует не «Шагом марш!», а «Шагом-шагом!». Нас-то в учебном полку вымуштровали, мы подготовлены по существу были.

Солдат с боевым опытом в роте было мало.

— Вот только-только расположили нас в сопках. А погода-то сырая на Дальнем Востоке, дожди. Шинели мокрые, всё мокрое. Вот костёр развели, сушимся, от нас пар идёт. Было всё же несколько «стариков», спрашиваем у них: «А где мы будем жить?». А они: «Вот, сыночек, кустик — это твой домик». Ой-ой! А сколько мы будем служить? Они говорят: «Да года четыре, наверное… кто же его знает». Плащ-накидки нам выдали, так мы две стены из прутьев сплетём, плащом сверху накроем — так и жили в сопках.

«Не поймёшь, свинья это обгорела или человек»

— И вот в августе нас выстраивают, выдают нам НЗ — неприкосновенный запас питания. Галеты, печенья такие, и по кусочку сала. Командир сказал беречь на всякий случай. Но, конечно, многие не удержались — быстро его приговорили, — улыбается Николай Сячин.

С сообщением о том, что война с Японией уже объявлена, полк отправили в Маньчжурию через станцию Пограничная. Ветеран помнит, как тогда над их головами начали пролетать самолёты.

— Много их было, не сосчитать, только гул стоял. Они шестичасовую артподготовку как дали! И там всё смесили. Когда мы перешли станцию — там только трупы и пепел, обломки, и больше ничего. На первый раз, конечно, страшно было — тела обгоревшие валяются, не поймёшь, свинья это обгорела или человек. Пить хочется, жарко, а в ручье труп — всё равно пьёшь из этого ручья. Не брезговали. Со временем привыкли бороться со страхом, и уже никакой реакции.  Живой сегодня,  и слава богу. Сама обстановка требует не бояться, и человек адаптируется.

Про первого убитого противника Николай Максимович говорить не хочет. Видно, что эти вопросы ему неприятны.

— Нечего тут рассказывать. Там не видно было — как, когда, кого. Такое месиво: все отстрелялись, если хорошо очистили — вперёд двигаешься. А если нет, то где-нибудь окапываешься, прячешься в траншею, готовишься к контратаке. Такая обстановка на фронте.

«Японцы — вояки страшные»

Полк, в котором служил Николай Сячин, пополнил соединения 1-го Дальневосточного фронта под командованием маршала Мерецкова. Планы командования были грандиозными, никто ещё не делал такого в истории войн: советским солдатам предстояло окружить противника на территории площадью около полутора миллионов квадратных километров. Чтобы претворить их в жизнь, нужна была невероятная слаженность родов войск и мобильность соединений. Юный автоматчик тогда об этом, конечно, не знал.

— Нам дали команду: занять как можно больше территории. И мы шли по 90 километров в сутки! Засыпали, бывало, на ходу. Идёшь днём, идёшь ночью, вдруг теряешься на мгновение — об автомат стукаешься головой, просыпаешься и опять идёшь. Когда командовали привал, засыпали прямо на дороге. С дороги уходить нельзя было, потому что боялись кого-нибудь потерять.

Сначала мы во втором эшелоне были. Потом с первого эшелона повезли раненых: у кого рука прострелена, у кого нога. Они кричат: «Бросайте скатки!». Жара-то была ужасная, и мы в самом деле стали бросать. Командир взвода бегает: «Что вы делаете, меня посадят!». А ему украдкой отвечают, знаете, как русский Иван может: «Пошёл ты на …!». Скатки мы побросали. А лопаты и каски, раненые нас предупредили, оставьте. Мы оставили.

Через несколько дней в первый эшелон перешли, тут и столкнулись с противником вплотную. У японцев хорошие укрепрайоны были. ДОТы, ДЗОТы, траншеи, они там сидели капитально. И вояки они страшные, в сто раз лучше американцев, которые тоже против японцев воевали. Американцы в карты играли, на машинах разъезжали, а японцы сидели и оборонялись крепко. В одной из атак ранило даже командира роты Журавлёва. Ранило в ногу, легко: он неделю ехал на госпитальной повозке, а маленько рана затянулась — снова встал в строй.

«К утру комсорг, конечно, умер»

Авиацию противника в Маньчжурии видели редко, но бывало и такое.

— Помню, под городом Мулин были на привале, — рассказывает Николай Сячин. — Вдруг появляется самолёт и на бреющем полёте давай косить нас. А мы что — автоматчики, у нас из тяжёлого один пулемёт на роту. Мы всё равно за оружие, пшик-пшик, — толку, конечно, никакого: самолёт один заход сделал, развернулся и на второй пошёл. Но тут наши зенитчики рядом уже подготовились. Как они стали его лупить… красиво. Особенно трассирующими: снаряд не попадает в самолёт, но след снаряда горит, его видно. Они самолёт отсечь от своих пытались и в итоге смогли, посадили на нашу сторону. Туда даже командующий Мерецков приезжал разбираться.

Другой запоминающийся случай произошёл на реке Суйфыньхэ. Здесь полк потерял своего комсорга.

— Он с ординарцами куда-то выехал верхами, а вернулась только лошадь. Мы по тревоге отправились на прочёску и нашли его: подстрелили, лежит, но ещё живой. Японцы метко стреляли. Перебили ему ремень, пистолет забрали. Надо нести его — а на нас гимнастёрки от жары преют, под грузом рвутся. Кое-как их связали вместе, принесли его в палатку медсанбата. К утру комсорг, конечно, умер.

«Хотели с японского генерала сапоги снять»

Активная фаза Маньчжурской стратегической наступательной операции продлилась недолго. Автоматчик Николай Сячин перешёл границу 9 августа, а 16 числа командующий Квантунской армии генерал Ямада Отодзо, следуя воле императора, приказал солдатам капитулировать. Японцы стали массово сдаваться в плен, но некоторые части не подчинились приказу и продолжали оказывать самоубийственное сопротивление. Акт о капитуляции Японии подписали 2 сентября, но отдельные боестолкновения продолжались до середины сентября и даже позднее. По словам Николая Сячина, полковая разведка отрабатывала угрозы до самой зимы.

— Мы стали разоружать их, — вспоминает ветеран. — А получалось всего 10 наших на 100 японцев! Уводили их в лагеря — в поле досками огороженные, как большой загон. Дисциплина у пленных японцев была идеальная. Мы из них формировали взвод, роту, полк, как в армии. Назначали командиров, и они сами собой командовали. Помню один случай: китаец тыквой торговал, и один японский солдат забрал у него тыкву. Командир его японский увидел — как начал бить по щекам! Зарядка у них, порядок, и так до самого конца.

Довелось Николаю Сячину сопровождать в плен и высший командный состав. Генералов возили на машине. Ветеран помнит их вычурную форму, богатую, с эполетами. При себе у командующих обязательно были сундуки.

— Японским генералам в плену разрешали иметь адъютанта и холодное оружие — клинок или саблю, как там у них заведено. Некоторые кой-чего по-русски понимали. Одного генерала мы поздно вечером привезли, а ночью лагерь не принимает, надо ждать. Мы в обмотках, а генерал в сапогах, — так мы хотели с него сапоги снять. Но командир нас уговорил: «Ребята, не надо, можем нажить неприятность». Мол, утро вечера мудренее, давайте завтра подумаем, как лучше это сделать. А сам тайком в лагерь сходил, они пораньше пришли и генерала забрали, чтоб беды не вышло. Обхитрил нас, в общем, остались мы ни с чем (смеётся).

По словам ветерана, несмотря на потери, к пленным относились хорошо. А те в свою очередь были достойного мнения о своих противниках.

— Им делать-то было нечего, только сдаться в плен и остаться живыми. Помню, их потом сюда, на восток привезли, прививки им делали, в бараке они жили. А потом, когда уже освобождали, они с такой добротой о нашем народе говорили.

Выводили войска из Маньчжурии зимой и весной. Полк возвращался в СССР, когда было холодно, а одежда была не подходящей по погоде.

— Шапок не было. Были подшлемники — так мы их завернём, картон вставим, прямо как папаха получается. По форме не понять было, что за армия такая, японцы это идут или русские, — говорит Сячин.

«Разведчики — люди оторви да брось»

В разгар операции автоматчика Николая Сячина отобрали в полковую разведку. Прибывших с запада «стариков» было немного, про них ветеран говорит «оторви да брось»: отчаянные ребята ничего и никого не боялись, часто находились в отрыве от боевых порядков подразделения, под покровом ночи пробирались близко к расположению противника, чтобы собрать данные, а то и добыть языка. Именно они быстро переделали на свой лад новичков.

— Вот, видите, — ветеран закатывает рукав рубашки, показывая татуировку в виде кинжала, обвитого змеёй, — татуировки кололи! На краску резину пережигали и били пучком в три или четыре иголки, просто рукой на привале, раз-раз — и всё.

Разведка часто двигалась впереди полка. Все должны были подчиняться уставному порядку, но среди этих рисковых парней находились и нарушители.

— Шорец Костя Кастараков, бывало, ночью автомат на плечо — и пошёл шариться. Мы ему: «Костя! Куда? Тебя ж убьют!». А он: «Не, ничего не будет». 

И при этом про них ходила поговорка: «Разведчик — солдат особый, самой высокой военной пробы». Отбирали самых бесстрашных, метких и выносливых. «Старики» передали новобранцам не только бесшабашность, но и ценный боевый опыт: знания, тактические приёмы, уловки, даже этические установки.

— Обычно мы ходили в поиск по шесть человек, работали двойками, — вспоминает ветеран. — Сначала группа разграждения — если проволока или мины где; потом два разведчика покрепче — группа захвата; и ещё двое — группа прикрытия, если что-то не так — открывают огонь, позволяя другим отойти. Своих мы не бросаем! Даже если погиб, вытаскиваем при всех возможностях. А командир взвода у нас был молодой парень. Где-то прокололся, был в штрафной роте, а потом оправдал себя и к нам попал. А мы уже, как бывалые, над ним подшучивали… ой, чего только не творили!

Николай Сячин прослужил в разведке до самой демобилизации в 1951 году.

— Нас вывели из Маньчжурии зимой, часть расформировали. Меня отправили в разведроту под деревней Поповка. Несколько месяцев прожили там в землянках. Потом укрепрайон ликвидировали, нас перевели в полк, я служил во взводе разведки. Потом под село Корфовка, потом под Хороль… Постепенно солдат старше демобилизовывали, а мой 1927 год рождения всё служил и служил — не хотели ослаблять армию. Мы не знали, когда нас отпустят. Отслужил я в итоге семь лет, в 1951 году вернулся к мирной жизни и поступил в милицию.

Николай Сячин воевал рядовым, но демобилизовался сержантом. Он говорит, что из своих наград более всего ценит медаль «За боевые заслуги».

— Мы одну операцию выполняли, и меня наградили этой медалью. Ну, а потом уже — «За победу над Японией» и другие. А вот — тыловая награда, орден «Знак почёта». Много у меня наград, все и вешать-то некуда. Недавно вручили — почётный гражданин Кемеровской области. Тоже приятно.

«Нас осталось немного, мы что могли — сделали»

Ветераны войны с Японией долгое время не были приравнены к другим категориям ветеранов. Будучи солдатами лишь Второй Мировой, но не Великой Отечественной войны, они имели меньше льгот, чем воевавшие на Западе. Николай Сячин даже нигде не представлялся участником войны. Но в последнее время, по словам ветерана, о тех, кто защищал Родину в Маньчжурии, стали говорить, уделять им внимание.

— Нас осталось немного, мы что могли, сделали. Спасибо нашему народу, что стали вспоминать о нас, — улыбается Николай Сячин.

Фото: regnum.ru, waralbum.ru, pinterest.com, realtribune.ru, историк.рф