Перебоев с интернетом не будет, шумиха вокруг IT преувеличена, а лучшая господдержка для отрасли — это развитие высшего образования. Генеральный директор одного из ведущих интернет-провайдеров Кузбасса подвёл итоги года и рассказал, как бизнес влияет на развитие территории, на которой работает.
— Роман, здравствуйте. Как санкции повлияли на провайдеров? Проблем с интернетом не будет?
— Всё так или иначе решаемо. Когда Китай говорит, что не будет поставлять технологии, находящиеся под санкциями, это ничего не значит. Китай обязан так говорить, но в каждом конкретном случае ситуация выглядит по-разному. В масштабе крупных проектов, тем более госпроектов, могут быть проблемы. На локальном уровне, для компактных кейсов, всё решаемо. Где-то понадобилось сменить поставщика или технологию, но с точки зрения современного законодательства всё в порядке. Проблема рассосалась ещё в начале лета.
— Как сложная международная обстановка и перемещение IT-специалистов по всему миру повлияли на IT-рынок?
— На глобальном рынке идут сложные процессы. Снизился перегрев IT-рынка. Крупные американские компании уровня Google уволили несколько десятков тысяч разработчиков каждая, многие небольшие компании распались. Часть российских госкомпаний были вынуждены отказаться от дистанционщиков. С точки зрения предложения труда, зарплаты и квалификации, IT-рынок, возможно, стал ближе к нормальному состоянию. Год назад я слышал истории вроде «зарплата 15 тысяч долларов, а людей на эти позиции нет». Сейчас таких историй вроде бы меньше, хотя просчитать это статистически, не на уровне слухов, я не могу. А на уровне своей компании никаких глобальных изменений не вижу.
— Как чувствуют себя международные проекты: сервис развития детей Wachanga и приложение для поиска событий «Кавёр»?
— Произошла краткосрочная борьба за выживание. На адаптацию ушло полгода и куча денег. Сами посудите: вот есть международная компания, доходы и расходы в разных валютах. Одномоментно «отваливаются» все пользователи из России: и с iOS, и с Android. При скачках курса стартапы теряли в пике до 50% выручки в рублёвом исчислении.
— А что потом? С чем пришли к концу года?
— Адаптировались, что-то придумали. Маркеты запрещают приложениям принимать деньги в обход площадки, но пока закрывают глаза на нарушения. Кто не боится рисковать, встраивает в приложение расчёт обычной карточкой. Это один из примеров.
В стартапах в принципе жизнь спокойной никогда не была, такой это бизнес. По итогам года Wachanga продолжила рост, несмотря на сложности.
— Что значит «адаптировались»? Какими управленческими технологиями вы добиваетесь изменений?
— Я бы не хотел углубляться. В конечном счёте всё решают люди. Они хотят, чтобы стартап выжил, и он выживает. Не хотят — всё идет плохо…
— …и тогда вы его похороните?
— Похоронится. «Похороните» — это в детском мире, а во взрослом мире люди хоронят себя сами в основном.
— Сколько попыток дадите стартапу, прежде чем закрыть?
— Зависит от перспектив. От того, какая возможна динамика и каков размер рынка. Если динамика высокая и размер рынка большой, ставка выше. И наоборот.
— Потрясения на IT-рынке, уход крупных игроков из России ведь означают, что рынки освободились, появились новые возможности?
— Вокруг этого слишком много шума. Насчёт рынков, чтобы было понятнее. Взять рынок операционных систем в России: ключевые — Windows, ALT Linux и ряд других — все вместе дают выручку около 6-8 миллиардов рублей в год. Не совсем точные данные, но порядок величин такой. Или компании, которые производят российские надстройки над базами данных, — у крупнейших выручка в несколько сот миллионов. У российских образовательных проектов — до нескольких миллиардов. А теперь вспомните, сколько зарабатывают крупные кузбасские угольные холдинги: они только налогов в бюджет в прошлом году заплатили почти 200 миллиардов. То есть угольщики просто посмеются, ведь на их налоги можно купить весь IT-рынок России несколько раз. А мы всё: ох, IT то, IT сё. Не нужно лишних фантазий.
Конечно, IT — это не только мобильные игры и бухгалтерские приложения. Это и промышленная безопасность, и в танках, и в самолётах тоже есть IT-продукт. Но как его считать, непонятно.
— Вы чувствуете на себе господдержку, получаете льготные кредиты?
— Нет, ведь телеком — это не IT, как и банки. Goodline не может претендовать на господдержку. Наши стартапы могут, но там господдержка не поможет. Суть венчура в том, что ты берёшь деньги, сжигаешь их в большом костре и пытаешься захватить рынок. А когда рынок так или иначе будет захвачен, ты отобьёшь вложения неизвестным заранее способом. То есть зачастую стартап — это когда даже непонятно, на чём деньги зарабатывать. Взгляните, например, на Uber, который до недавнего времени генерировал на каждую поездку 80 центов убытков.
В общем, в венчуре нужен доступ к деньгам, которые не жалко просто сжечь. Господдержка к стартапам не имеет отношения, это всегда поддержка бизнеса, в котором понятны модели, рынки. Это поддержка отрасли, в которой всё устоялось.
— А какой поддержки по-настоящему не хватает?
— Качественное высшее образование. Стагнация регионального высшего образования — ключевая проблема развития на территории чего-либо с высокой интеллектуальной добавочной стоимостью. То есть проблема не в отсутствии льготных кредитов, а в отсутствии людей. Двадцать лет назад на работу приходили люди, которые могли вообще не иметь никакого отношения к профессии, но были готовы и способны разобраться, у них всё было в порядке с мозгами. Те, что приходят сейчас, зачастую не могут этим похвастаться. Деградация высшего образования — это фактор, доминирующий над всеми прочими.
— Но ведь у вас есть собственная образовательная структура — «Кафедра Goodline». Это не помогает исправить ситуацию?
— Да, есть, мы учим, многие к нам потом устраиваются. Но это системно не исправит ситуацию. Посудите сами: профильную математику по ЕГЭ в Кузбассе сдают лишь около 400 человек в год. Сколько айтишников, настоящих, которые в состоянии прочитать толстую книгу по алгоритмам, появится потом в Кузбассе?
Да, мы переучили в этом году на программистов несколько десятков людей, от инженеров до медиков. Но одна компания, даже самая продвинутая, не может компенсировать своими силами существующий дисбаланс.
— Как продвигается внедрение бережливого производства, каковы результаты?
— Результаты можно пытаться оценивать и даже нужно, есть инструменты оценки. Но надо понимать, что оценка будет достаточно субъективной. Бережливому производству на полное внедрение нужно десять лет. Быстрее пока никто не смог. Такие тонкие и глубокие технологии… ты понимаешь, что они работают на уровне моторики. Видишь изменения, но не видишь итоговый результат. Если взяться считать деньги, то можно посчитать так, что есть результат, а можно и так, что нет результата.
Более грубые технологии, например, проектное управление, дают результат быстрее. Через год его явно видно. А лин — это во многом культурные изменения, которые всегда сложно отделимы в итоге. Просто на определённом масштабе ты понимаешь, что по-другому система работать не может.
— Что у вас с маржинальностью? Вы видите падение выручки?
— Нет. Всё плюс-минус то же самое, что и раньше. Нас по-прежнему беспокоит, что количество кузбассовцев продолжает уменьшаться. Когда из зоны покрытия уезжает пятнадцать тысяч домохозяйств, мы теряем несколько тысяч потенциальных абонентов.
— Goodline — один из кураторов проекта «Идентичный Кемерово», который в минувшем году инициировал фестиваль «Неделя Креативных индустрий», начал продавать сувениры, придуманные и созданные креативными горожанами. Каков главный результат его работы?
— Проект доказал, что методологическая цепочка работает. Можно утверждать, что на основе модели идентичности города, с применением технологий социального проектирования и городской модерации получится силами неподготовленных горожан создать востребованный креативный продукт, который принципиально способен продаваться. Эта модель работает — вот главный результат.
Сложность в том, что КПД проекта низкий, технологию сложно «натянуть» на окружающую реальность: невысокий общий гуманитарный уровень в городе, мало активных людей. Но механизм работает. Так как пока никто ничего другого не придумал, видимо, это единственная технологическая возможность делать что-то осмысленное для формирования креативной экономики. Не на уровне «давайте возьмём десять крутейших креативщиков, и они нам придумают креативную экономику, которая даст эффект только для СМИ».
Чтобы построить полную технологическую цепочку, нужны усилия и ресурсы. На какой креативной отрасли они будут устойчиво окупаться — нетривиальный вопрос. Но мы вышли на прикладную стадию.
— Вас публично критиковали за продвижение собственных бизнес-интересов «под прикрытием» проекта «Идентичный Кемерово».
— Если клейку корабликов можно монетизировать, я это только приветствую. Сложность в том, что не каждую клейку корабликов можно монетизировать. Если мы сможем «прибить к реальности» эту технологию с выгодой, то обязательно и немедленно это сделаем, иначе в бизнесе быть не может. Но проблема развития территорий в том, что таких проектов просто нет. Слишком мало экономических агентов готовы инвестировать в создание инноваций, которые потом будут использованы для повышения конкурентоспособности. Бизнесу хочется заниматься чем-то проверенным и простым. Когда просто берёшь деньги, покупаешь готовых специалистов, собираешь в систему и получаешь ROI от 30%. И все ходят по рынку и ищут такие варианты. А город будет развиваться только тогда, когда экономические агенты — и бизнес, и отдельные люди — будут экспериментировать с чем-то и порождать новые рынки, новые услуги, новую глубину услуг. Для города это глобальное благо.
— Известный краевед указывал, что идентичность в модели не совпадает с подлинной идентичностью Кемерова. Бизнес в процессе создания модели не подменяет идентичность?
— Команда проекта создаёт фреймворк, в котором идентичность может быть корректно выделена и реализована. То, что выделено из опроса двух тысяч человек, четырёх фокус-групп и проектных семинаров на несколько сотен человек, имеет с исследовательской точки зрения тотальное превосходство над мнением одного, даже очень продвинутого в истории города человека. Как бы ни был хорош эксперт, если он не использует методологию, его выводы с высокой долей вероятности будут ошибочными. Да, к методологии «Идентичного Кемерова» могут быть вопросы, например, по количеству респондентов, возрастному срезу, репрезентативности… Тем не менее, по доказательности это совершенно иной уровень.
В любом случае, «Идентичный Кемерово» открыт для критики и обсуждения. Команда проекта всегда приглашает краеведов и культурологов на стадии генерации смыслов. Отлично, когда эксперты принимают участие в этой работе.
Кузбасский бизнес уже использует модель идентичности: например, компания-застройщик заказала по этой технологии креативный объект, чтобы сделать новый микрорайон более привлекательным. Это работает на город. Можно было «влить» деньги в онлайн-рекламу — и для сиюминутных продаж это наверняка было бы эффективнее. Но онлайн-реклама не развивает территорию.
— Какие планы на будущий год? Как изменился горизонт планирования?
— Планы не изменились, а горизонт планирования и так был невелик со времён начала пандемии ковида. Goodline продолжит поддерживать цифровизацию и совершенствовать сервис.
Фото: Goodline
