Новый год в доме престарелых: Спецпроект А42.RU

В доме престарелых умеют ждать. Особенно встреч с родными — таких желанных и неизменно коротких. Если дети и приезжают навестить, то ненадолго. А Новый год — самый семейный праздник — многие здесь встречают без семьи.

В Журавлёвском доме-интернате сегодня живут 150 пожилых людей. Все они чувствуют себя одинокими. Одни навсегда потеряли своих любимых и бережно хранят память о них. Другие — живут надеждой, что вот-вот увидят родные лица.

Когда жизнь за плечами большая, о ней хочется рассказать. «Газета Кемерова» продолжает проект «Семейное доброе дело». Мы публикуем истории жителей дома престарелых — о любви, войне, потерях и счастье. Им немало пришлось пережить, прежде чем они оказались здесь. Но в разговоре с нами ни один не сетовал на свою судьбу, не жаловался на близких, которые не могут или не хотят ухаживать за ним сами.

Леонид Савельевич

Рядом с Леонидом Савельевичем уютно, от него веет добротой и надёжностью. Полжизни он проработал в шахте, а под землёй настоящая дружба, доверие и взаимовыручка спасают жизни. И сам он в этом не раз убеждался, когда оказывался на волосок от смерти.

— Я вырос в бедной семье, мама занималась хозяйством, а папа был бухгалтером. Поэтому работать я пошёл рано, сразу после школы спустился в шахту. Страшно ли мне было, мальчишке? Нет, быстро освоился. В юности ведь кажется, что беда тебя стороной обойдёт. Правда, труд был у нас тяжёлый, после смены с ног падали. Сколько не отговаривали меня товарищи: бросай шахту, слишком здесь тяжело — не соглашался.

Дважды я едва не погиб. В первый раз это случилось на вентиляционном конвейере. Ни с того ни с сего привод заштыбовался (забился углём и пылью. — Примеч. ред.), и огромная, тяжеленая цепь ударила по борту. Как раз там, где я стоял секунду назад. Вовремя меня товарищ отвёл в сторону! Если бы не он — не разговаривали бы мы сейчас. Кстати, пока цепь не порвалась, нам пришлось укрываться за стойками. Мы были в безопасности, только когда злосчастный привод встал.

Второй случай Леониду Савельевичу до сих пор больно вспоминать. Когда ему было 22 года, на шахте «Колмогоровской» произошла страшная трагедия. Вся его смена погибла во время взрыва. И с ним бы произошло тоже самое, если бы не курсы горноспасателей: шахтёр подменился в тот день...

— Я возвращался из Белова. Смотрю: стоит девушка на остановке, плачет навзрыд. Спрашиваю: «Что случилось?» А она и отвечает: «Муж не вернулся из шахты, там взрыв». Оказалось, на «Колмогоровской» в тот день 36 человек погибли… Сразу же приехал на комбинат, меня вызвали к дежурному. Ребят нужно было вынести на поверхность, чтобы похоронить. До сих пор мне больно вспоминать об этом. Ребят узнать было невозможно… От них почти ничего не осталось. И запах, этот страшный запах…

После аварии Леонид Савельевич два дня не ходил на работу. Когда вернулся на комбинат, узнал — только два человека пережили взрыв: он да Коля Смирнов, который именно в этот день взял отгул. Может, сама судьба уберегла их от гибели?

— Мы были как пассажиры, которые опоздали на упавший самолёт. И было как-то стыдно перед ребятами: их на свете нет, а мы живые. После того случая я задумался, стоит ли мне дальше работать под землей. Мне было только 22, а я уже друзей хоронил. Когда мне предложили перейти в водители, согласился. Не знал я тогда, что ещё вернусь в шахту, когда мне будет 40 лет. И буду работать там до пенсии. Но перед этим ещё целая жизнь пройдёт.

Леонид Савельевич работал шофёром, женился, у него родился сын. Казалось бы, вот оно, счастье… Но когда малышу не было и года, в семье начался разлад. Жена не вернулась домой, перестала появляться на работе. Молодому отцу пришлось брать ребёнка с собой на смену — ясель не было, родные помочь не могли. Хорошо, коллеги выручали — нянчили младенца на автобазе, пока отец автобус водил. 

Он искал супругу: обзванивал друзей и родных, больницы и морги, даже в милицию обращался. От тревоги спать не мог. Может, она в беду попала? Спустя пару дней узнал правду — увидел жену на улице с другим мужчиной. Это было так больно, что на ссору даже сил не осталось. Леонид Савельевич молча уехал домой, к сыну. Супруга не появлялась дома ещё два месяца. А потом приехала за мальчиком.

— Я сказал, что ребёнка моего не отдам. Тогда она пригрозила: мол, под поезд брошусь. Плакала, умоляла. Не выдержал я тогда, согласился. Они уехали вместе в Новосибирск, я тосковал по сыну. Когда приехал к нему, узнал, что бывшая жена больше по этому адресу не живёт. До сих пор не знаю, где мой мальчик. Может, у меня уже есть внуки. Мне жаль, что мы с сыном не общаемся, я хотел бы его найти.

После развода с первой женой Леонид Савельевич снова создал семью. У него родилась красавица-дочка. Она уже выросла и сама стала матерью. Отец ею гордится и не нарадуется на внука. Говорит, что характером дочь в него пошла — трудолюбивая, стойкая.

— В жизни она всего сама добивается. Сначала была бухгалтером в Белове, теперь вот в Новосибирск перебралась. На работе её уважают, ценят. Ещё моя дочка пояс по самбо имеет. Однажды у неё грабитель сумку на улице вырвал, так она скрутила его и в полицию сдала, — смеётся Леонид Савельевич. В последний раз он видел дочку в октябре — она устаёт на работе, приезжает редко. А у внука тоже своя жизнь, совсем взрослый стал.

Со второй женой шахтёр расстался. После развода он оставил ей квартиру в Белово, сам переехал в Центр социальной адаптации, а затем уже перебрался в Журавлёвский дом-интернат. Но с бывшей супругой они по-прежнему дружат, хотя и не живут больше под одной крышей.

— Когда начнётся чемпионат мира по футболу, поеду в отпуск, — улыбается Леонид Савельевич мечтательно. — Поживу дома 10 дней, буду все матчи смотреть. Мы до сих пор уважаем друг друга с женой, она с радостью меня примет. Куплю ей какой-нибудь гостинец. В прошлый раз привёз черешни, слив и апельсинов, она так обрадовалась!

Леонид Савельевич привык помогать тем, кого любит. Сейчас он во всём поддерживает соседа Николая Николаевича — читает ему газеты вслух, потому что тот уже почти ничего не видит, делится с ним продуктами, которые покупает сам. У его друга дети забирают пенсию, день выплаты — единственный, когда его навещают. Как не помочь? Новый год они тоже планируют встретить вместе. 

Валентина Константиновна

Валентина Константиновна рано повзрослела, немало горя пережила, но сохранила жизнелюбие и самоиронию. В её пронзительно-синих глазах то и дело загорается весёлый огонёк:

— Возраст — это только цифры, знаете, сколько жизни внутри меня? Я ещё в душе молодая! Мне 80 лет, я ребёнок войны. Детства у меня не было, юношества тоже. Я видела мало ласки и почти не знала отца. Но мы с мамой, сестрой и братом со всем справились, выжили. И даже сильнее стали.

Отец умер рано. Мама осталась в 40 лет с тремя детьми на руках. Она работала на стройке, чтобы прокормить нас. В Кемерове тогда строили городскую баню, кирпичи и цемент на носилках таскали. Когда мне было 13 лет, у мамы отнялись ноги — слишком много тяжёлого она поднимала.

Брата забрали в армию. Мы с сестрой и на жизнь сами зарабатывали, и ухаживали за мамой, хотя ещё были школьницами. В те времена домов престарелых не признавали: за больными да стариками ходили сами, как бы трудно это ни было.

Мама была прикована к постели пять лет. Помню, как мы обрабатывали её пролежни. Они были как ожоги, сильно болели, беспокоили её. Я собирала подснежники, заваривала их кипятком и накладывала компрессы. И ей хотя бы ненадолго становилось легче.

О войне Валентина Константиновна помнит мало. Только то, что всё время хотелось есть. Девочки сажали картошку, благодаря ей и выживали зимой. Драники, блины-тошнотики да солёная колба — вот что было на их столе. Летом маленькая Валя неделями пропускала школу: работала на чужих огородах. Кто-то за помощь молока даст, а кто-то — и хлеба. Счастьем было накормить родных досыта да наесться вдоволь самой.

— Мама уже не надеялась, что на ноги встанет. Когда мы уже отчаялись, к нам приехала папина сестра из деревни и принялась парить её ноги в кадке с травами. Мы не верили, что это поможет, но чудо произошло! Мама снова начала ходить, даже воду носила! До самой старости она жила с нами, — вспоминает со слезами на глазах Валентина Константиновна.

Коснулись её семьи и репрессии. Старшую сестру во время войны арестовали. Валентина Константиновна не знает, за что. Четыре месяца работница швейной фабрики провела в следственном изоляторе. Потом её выпустили, как ни в чем ни бывало. Но ветерана труда она уже не получила, хотя трудилась наравне с остальными. Девушке испортили биографию, напугали до полусмерти её родных, а ради чего — до сих пор неясно.

Уже после победы Валентина Константиновна окончила школу и поступила на курсы медсестёр. Ухаживая за матерью, поняла, что хочет связать жизнь с медициной. Вскоре у неё появилась и своя семья. 

— Всю жизнь я прожила в Кемерове, рядом со швейной фабрикой. И замуж вышла за парня, который жил на моей родной улице (смеётся). Мы были соседями, всю жизнь друг друга знали. Как пришла любовь? Не знаю. Мы не знали такого слова. Ясно было, что человек он хороший. Одной компанией ходили в городской сад, вместе возвращались домой. Однажды он сказал, что хочет на мне жениться, а я и согласилась. И ведь вместе мы были счастливы, — вспоминает Валентина Григорьевна.

Муж учился в летном училище, но его мечта о небе так и не сбылась. Юношу комиссовали по состоянию здоровья — обнаружили язву. Почти всю жизнь он работал на заводе КЭМЗ, коллеги его уважали за трудолюбие и честность. 25 лет прожила Валентина Григорьевна как за каменной стеной, родила сына. Супруг ушёл из жизни рано, сильно болел.

— Так я и осталась одна. Сын к тому времени уже вырос, отслужил в армии и женился. У его избранницы была дочь от первого брака, он удочерил её. Старшую внучку я люблю как родную. Затем и младшая на свет появилась. Обе девочки уже повзрослели, школу окончили. И очень любят своего папу, даже мужей похожих на него нашли, — говорит Валентина Константиновна с гордостью.

Она очень любит сына, невестку, внучек. Долгое время жила вместе с ними за городом. Был у неё и верный друг — пёс, который считал бабушку хозяйкой и всегда ложился спать в её комнате. Жить бы да радоваться, только ноги слабеть стали, всё чаще подводило здоровье. И Валентина Константиновна испугалась: вдруг стану обузой?

— Меня никто не прогонял, я сама всё решила. Чуть посмотрят на меня не так, а я уже думаю — лучше бы я жила одна, не обременяла их. Хотя по справедливости сказать, меня ведь не обижали, берегли только от забот. А я огорчалась, что мне не дают ничего делать по дому. Это всё мой характер… В общем, семью я даже не спрашивала. Пришла в отделение соцзащиты, оформила путёвку в дом престарелых и рассказала о ней только перед отъездом. Сын был потрясен. Сказал только: «Ничего ты не поняла, мама…» Но желание моё выполнил.

Когда Валентина Константиновна уехала, её собака тосковала по ней. Спустя несколько месяцев питомца не стало. Она жалеет, что оставила её. И по дому скучает, хотя и не любит говорить об этом. Сын и внучки навещают её, иногда они встречаются в городе. Назад не зовут — мирятся с её выбором и на характер не обижаются. Но хочется верить, что в этой семье будет покой и взаимопонимание, и кто-то однажды сделает первый шаг.

Алексей Петрович

Ещё недавно у Алексея Петровича была совсем другая жизнь. Любимая жена, уютный дом, где каждый праздник ждали в гости родных. В Новый год он навсегда потерял самого дорого человека. В 92 года ветеран остался совсем один. Редкие встречи с сыном и внуком — единственная его радость.

Но он держится: каждый день выходит на прогулку, опираясь на палочку. Не признаёт инвалидной коляски — ноги должны работать. С удовольствием читает книги, дружит с соседями по комнате, чаще всего они вместе вспоминают молодость: войну, завод и, конечно, любовь.

— Я родился в Белоруссии, а потом вместе с родителями переехал в Сибирь. В 10 лет меня потрясли морозы: как же кололо щёки и нос, — смеётся Алексей Петрович. — У нас тёплой одежды почти не было, такие холода — в диковинку. Но мы справились, трудились много. На наших глазах вырастал Бегишевский район Тюменской области. Когда началась война, мне исполнилось 16 лет. Я уже сам зарабатывал на хлеб: возил землю на лошади на водяную мельницу, трудился в поле и на лесозаготовках. Теперь мне предстояло пойти на завод.

По повестке приехал Алексей Петрович на военный завод «Прогресс», в Кемерово. Сначала делал порох и снаряды, потом стал кузнецом в механическом цехе — любую деталь изготавливал точно в срок и без погрешностей. Так он проработал 50 лет. С болью вспоминает ветеран, как в 1997 году остановилось стальное сердце завода, ставшего его вторым домом.

— У нас работало 18 000 человек, можете себе представить? Сейчас на месте «Прогресса» развалины. На них страшно смотреть. Это была наша жизнь, — говорит Алексей Петрович. Именно на заводе он встретил жену, Клаву. У них родились двое сыновей. В 1983 году Алексей Петрович потерял любимого человека – Клавдия заболела и умерла.

Дети к тому времени уже выросли. Он жил вместе с ними, прогоняя горе тяжёлой работой. Однажды в их дом заглянула женщина — попросила помочь по-соседски с отоплением. Так он и познакомился с Татьяной.

— Мы поженились, когда были уже немолодыми людьми. Я ещё работал, а она занималась домашним хозяйством. Как же хорошо нам было! Она всегда меня понимала, поддерживала. Я радовался, что нашёл родного человека, — рассказывает Алексей Петрович, улыбаясь сквозь подступающие слёзы. — Мы прожили вместе 30 лет. В последний год, что провели вместе, Таня пережила инсульт, перестала меня узнавать… Я ухаживал за ней, но не уберёг. 31 декабря 2010 года моей жены не стало. Я остался один.

Дом Татьяны был оформлен на её дочь. После смерти матери она немедленно продала дом. Алексею Петровичу пришлось съехать.

— У меня был дом, но там жил сын. Приехал к нему. Но вместе нам было непросто. Он выпивал и постоянно требовал у меня деньги. Однажды пригрозил: не отдашь пенсию, сброшу тебя в погреб. После этого я понял, что там оставаться нельзя. Позвонил другому сыну, тот забрал меня к себе. У него своя семья, жена… Мне там не были рады. Когда невестка приболела, для меня стали место искать. Вот и нашли. Я уже год живу здесь. Никому не нужен – ни брату, ни сыну, ни внукам, — тихо говорит Алексей Петрович.

Ему обидно, что на закате жизни он оказался в доме-интернате. Здесь ветеран прожил почти год. Говорит, что в Журавлёво ему нравится — персонал внимательный, природа. Только вот домой хочется. Сын его навещает, внук тоже. Только к себе не зовут — у всех своя жизнь.

Клавдия Васильевна

Тихий голос, искренняя улыбка и неизменная нитка жемчуга — с годами Клавдия Васильевна почти не меняется. Она рада встрече, мы разговариваем у окна в её комнате. Моей собеседнице пришлось отложить книгу, детектив Татьяны Устиновой. Несмотря на проблемы со зрением Клавдия Васильевна продолжает читать — без этого она не представляет своей жизни.

Чем дольше мы разговариваем, тем больше я восхищаюсь ею. Эта интеллигентная, хрупкая женщина почти всю жизнь ходила на костылях, пережила ампутацию, но не сломалась. И сегодня она сохранила доброту и любовь к людям. В доме престарелых у неё есть друзья, о которых она трогательно заботится.

— Моя мама была из церковной семьи, поэтому умела читать и писать. А папа был простым рабочим, землекопом. Мы жили в селе Чаща Топкинского района, и всё было хорошо. Мне мама рассказывала, что я росла здоровой, красивой девочкой. Когда мне исполнился год, пошла, как все дети, — Клавдия Васильевна ненадолго умолкает. — Мне тяжело об этом вспоминать. Я заболела — отнялись обе ножки. Может, потому что холодно было, а я бегала много, не успевала мама за мной уследить. Не знаю. После болезни одна нога отошла, а вторая — нет. Ну, что поделаешь? Я ходила на костыле, сколько себя помню.

Беда одна не приходит. Умер папа от воспаления лёгких, ему было только 25. Мама за любую работу бралась, чтобы прокормить нас сестрой. А я ведь, к тому же, сильно болела... Только спустя несколько лет мама вышла замуж снова. Но началась война — в 1941 году мужа забрали на фронт, где он и погиб. Так мы и жили втроём, не нашла мама своего женского счастья.

В войну нам жилось тяжело, как и всем. Мы садили картошку на поле, пекли драники. Так и выживали. А я, между прочим, работник торговли (смеётся). Мне было 11 лет, когда я торговала на базаре блинами из картошки. На вырученные деньги удавалось купить хлеба. С какой гордостью я несла его домой!

Клавдия Васильевна устроилась на работу, когда ей исполнилось 15 лет. Сосед был бухгалтером и взял её в ученицы. Девочка быстро всему научилась, потом поступила на курсы, а затем и в техникум. Заговорила на бухгалтерском языке, как говорит она сейчас. На работу поступила в Росторгодежду, где доросла до главного бухгалтера.

— Когда кончилась война, я попала на приём к Михаилу Алексеевичу Подгорбунскому. Это было непросто — несколько месяцев я ждала своей очереди, много было раненых после войны. Доктор осмотрел меня и сказал: «Знаете, я вам уже ничего не могу обещать. Мышцы устарели. Единственное, что предложу: сделать ампутацию до колена». Мне было 25 лет, слова эти звучали как приговор. Но я согласилась.

Мне сделали операцию. Трудно было привыкать к протезу. Даже какое-то время работать не могла. Но тренироваться не прекращала. Вскоре я научилась ходить без костылей! Представляете, что это для меня значило? Я ведь была тогда была молодой, красивой девушкой, — вспоминает она.

В 32 года Клавдия Васильевна встретила своего будущего мужа. Она работала главным бухгалтером на базе пищевой промышленности, а он устроился туда товароведом. Служебный роман, как в кино.

— Он был высокий, красивый мужчина. Не поверишь, я взглянула на него и сердечко моё стукнуло. В один из вечеров мы всем коллективом провожали коллегу на пенсию. Я засобиралась домой: было уже поздно, домой идти страшно. А я ведь авторитетом пользовалась среди сотрудников. Сразу несколько мужчин вызвались проводить меня. А он сказал: «Я пойду». В квартале от моего дома мы остановились, и он рассказал мне о своей жизни. Как потерял родных в 1937-м, отслужил в армии 10 лет и вернулся в пустой дом. Он пошутил тогда: «Ты у меня десятая, но последняя…» Я посмеялась и пошла домой, дальше ему следовать за мной не разрешила.

Через неделю возлюбленный сделал Клавдии Васильевне предложение.

— Я ответила: «Ну, что ж: я не занята, да и ты свободен». Мы съехались, прожили вместе месяц. Утром 8 марта он сказал: «Всё, последний день ты прожила вчера под своей фамилией. Пойдем в ЗАГС». Так мы стали мужем и женой.

Вместе они прожили 40 лет, в любви и согласии. В 2002 году жизнь любимого мужа Клавдии Васильевны оборвал инфаркт. Он больше всего на свете боялся оставить её одну… 

— У нас не было детей. Возможно, дело в моём здоровье. Когда мужа не стало, меня пригласила в свой дом сестра. Спросила: «Что ты будешь одна? Зачем нам разливать суп по разным кастрюлям: черпачок тебе, черпачок мне». Её сыновья тогда уже уехали жить в Москву, а супруг умер. Пять лет она была рядом со мной. Потом у сестры случился инсульт, она потеряла возможность ходить и говорить.

Старший сын вернулся из Москвы, чтобы ухаживать за матерью и тётей, устроился на работу, нанял сиделку. Но Клавдия Васильевна не хотела его обременять.

— Племянник меня любит. Многие дети так о родителях не заботятся, как он обо мне. Я сама убедила его, что мне нужно переехать в дом престарелых. За двумя пожилыми женщинами очень тяжело ухаживать. Ему нужно помогать матери. Но мы созваниваемся каждый день, он навещает меня. Дети давно зовут его в Москву, но он на распутье: и меня оставлять не хочет, и по дому скучает.

Клавдия Васильевна не хочет переезжать в столицу. У её родственников своя семья, вдруг она окажется в ней лишней? Да и город родной как покинешь. В Кемерове прошла вся её жизнь, здесь похоронен муж. Да и в Журавлёво у неё появился человек, с которыми не хочется расставаться.

— У меня есть друг. Он совершенно слепой, почти ничего не видит. Мы познакомились в столовой, оказались однажды за одним столом. Я помогала ему — тарелку ставила, подавала хлеб и ложку. Так и подружились. Получилось так, что мы оба Козероги, и характеры наши похожи. Можем говорить часами. Но я не позволяю ничего плохого, да и он скромный очень. Но я уже не представляю своей жизни без этого общения. Знаете, он большой мастер рассказывать анекдоты. Только он умеет меня рассмешить, — Клавдия Васильевна смущённо улыбается.

Прасковья Яковлевна

В доме-интернате говорят, что Бог за доброту даёт новые годы Прасковье Яковлевне. В 2017-м ей исполнилось 95 лет, но она выглядит намного моложе. Задорно блестят карие глаза, и она привычно шутит о своём возрасте:

— Однажды мы чествовали именинницу, и я пожелала до моего возраста дожить, а потом на пять лет пережить. Все смотрят на меня с недоумением: почему только пять? Никто же не знает, что мне 95 исполнилось. А значит, я желаю дожить до 100-летия! — смеётся Прасковья Яковлевна. И вспоминает, как носила пенсионное удостоверение в кармане и показывала всем сомневающимся.

Прасковья Яковлевна сохранила девичий задор несмотря на испытания, которые выпали на её долю: раскулачивание, ссылка, война… Она рассказывает о прошлом, взяв меня за руку, и крепко сжимает её, когда вспоминать его больно.

— Я росла в крестьянской семье в селе Ярки под Новосибирском. И мама, и папа работали в поле, себя не жалели. Оттого и жили мы неплохо. Только советской власти это разве объяснишь? В 1929 году крестьян начали раскулачивать. Когда по сёлам прошёл слух, все мужики собрались да поехали на заработки. Надеялись, что баб с ребятишками не тронут. Как бы не так! Нам с мамой сказали: готовьте сухари в дорогу. Больше ничего взять не разрешили. Поэтому мы одели на себя всё, что смогли. Посадили нас на пароход и отправили в Томскую область, в Нарым…

Помню, как мы плыли на барже по реке Васюган, а потом высадили нас в глухой тайге. Вокруг на 100 километров не было ни одного поселения. А у нас ничего, кроме тех самых сухарей, за душой и нет. Спали на голой земле, на вещевых мешках. На зиму строили барак с нарами, который должен был стать для всех ссыльных домом.

Всем нам выдавали паёк — горсть муки или столовую ложку, как повезёт. Хорошо, нас научили варить съедобную траву. Ей и питались, посыпая мукой — для калорийности. Ещё рыбачили. Соли не было, она стала для нас роскошью. Мама написала папе письмо, чтобы он приехал к нам и забрал из дома еды — муки, соли, да одежды кое-какой. Он так и сделал. Только не повезло нам – папа добирался до нас в бурю, лодка перевернулась. Мы остались ни с чем.

Вскоре и отца унесла болезнь. Зимой он рыбачил, провалился под лёд. Чудом спасся, но сильно заболел. У нас в Нарыме ни врачей, ни лекарств не было. Некому было папу спасать. Без него нам с матерью пришлось совсем худо. Но мы выживали, боролись, насколько хватало сил.

В семь лет я пошла учиться — в соседнем селе выстроили школу, почти в семи километрах от нас. Одну из комнат там выделили под нары. Мы оставались после уроков на ночлег. Семь лет я самостоятельно прожила при школе. Мама иногда приходила, приносила мороженого молока. Я его очень любила.

После школы я поехала в Томск и поступила в школу медсестёр. Там же встретила будущего мужа — он был курсантом артиллерийского училища. В 1940-м году меня направили в Барабинск. Я работала там фельдшером. Врач принимал по утрам, а я — после обеда, хотя тогда ещё была совсем девчонкой. Но люди меня уважали. Каждого послушаю, поговорю. А сколько терпения нужно с больными, они прежде чем о настоящей боли сказать, на всё остальное пожалуются. За сердечность меня даже райисполком награждал — спасибо, мол, что такая внимательная.

В войну меня мобилизовали в госпиталь №36 в Куйбышеве, старшей медсестрой глазного и ушного отделения. Мне особенно хорошо удавались внутривенные вливания, поэтому я делала их почти всем пациентам отделения — это была дополнительная нагрузка. Вскоре ко мне приехал мой жених, артиллерист. Мы поженились, но вскоре его отправили на фронт. За недолгую нашу семейную жизнь я успела забеременеть — у меня родился сын. Мужа больше я так и не увидела.

После рождения первенца Прасковья Яковлевна вернулась в Томск — слишком трудно было растить ребёнка одной. Потом вместе с семьёй перебралась в Кемерово — ей предложили работу фельдшера в Барзасском районе. Здесь она встретила второго мужа, а потом и сменила профессию — стала мастером отдела технического контроля на шахте «Бутовской».

— Мы следили за качеством угля и не менее 10 раз в месяц спускались в подземные выработки. Иногда было страшно. Стоишь у конвейера, и думаешь — на другой участок надо, а он далеко… Целый час обходить. И ты срезаешь путь — бежишь напрямую, а на тебя уголь сыпется. Как вспомню, так вздрогну — вот я отчаянная была!

Прасковья Яковлевна вырастила первого ребёнка и родила ещё двоих детей — сына и дочь. Помимо работы и семьи, она успевала и в общественной жизни участвовать — избиралась депутатом районного и городского Советов, была секретарём Совета ветеранов. А всё потому, что больше всего на свете ей нравилось помогать людям.

— Мне в радость приятное сделать человеку. Если меня просили, я всегда откликалась. И зла ни на кого не держу. Обижали меня, конечно. Но я прощала. Поэтому считаю, что жизнь хорошо прожила, — признаётся Прасковья Яковлевна. — У моего второго мужа характер был сложный. Он иногда ругался на меня, если я что-то не так делала по дому. Но я не обижалась, слушала молча. А потом тарелку на стол ставила: Вася, садись обедать. И всё — конфликт исчерпан. Так вот он, когда умирал, прощения у меня просил...

Прасковья Яковлевна тоскует по мужу. И по детям тоже. Дочь крепко обидела её, когда они жили вместе. Из-за криков и ссор пожилая женщина вынуждена была переехать в дом престарелых. Светом в окошке остаётся младший сын и невестка: они каждый день созваниваются с ней, часто навещают. Только к себе не могут взять, на уход не хватит сил — у него первая группа инвалидности, а у неё вторая.

— Я сильно болела. Думала, мой час настаёт. Всё раздарила соседям — часы, шаль пуховую. Кашляла так, что задыхалась и есть не могла. Так невестка приезжала ко мне каждый день, хотя она тяжело переносит дорогу. Кормила меня с ложечки куриным бульоном, за руку держала. И я на поправку пошла! Теперь у меня всё хорошо. Знаю, что они любят меня, хотя мы и не живём вместе. В Журавлёво мне неплохо — у нас вокруг такая красота. Птицы поют, берёзы, кедры… Дома, конечно, лучше. Но зато я никого не обременяю. 

Что случилось за год с теми, кого вы уже знаете

В Журавлёво нас ждала встреча с героями репортажа из дома престарелых, опубликованного в канун 2017-го. Мы узнали, что пережили наши друзья за минувший год.

Николай Михайлович только что вернулся с прогулки. Увидев нас, он приветливо улыбается, только вот глаза его остаются печальными. В них читается горечь, но деда Коля бодрится:

— Здравствуйте, ребята! Хорошо, что вы навестили нас.

Крепко пожимает мне руку. От него пахнет морозом и чуть-чуть табаком — так же, как при нашей первой встрече. На мои расспросы о жизни в доме престарелых он отвечает односложно: всё нормально, живём по-стариковски, не унываем. Входим в его комнату. Над кроватью висит открытка, подписанная нашим читателем — он хранил её всё это время. 

Позднее мы узнаём, что Николай Михайлович пережил страшный удар. Ушла из жизни его любимая женщина — Нелли Сергеевна. Он трогательно ухаживал за ней, провожал в столовую и библиотеку, оберегал её. У его подруги было слабое зрение, в последний год жизни она много болела, а Николай Михайлович всегда был рядом. До последнего дня.

Деда Коля сильный, потому пытается пережить это горе в одиночку. Никому не жалуется. Здесь не видели его слёз, но знают — даже такому мужественному человеку нужна поддержка, тепло и внимание.

Сергей Викторович совсем не изменился. Всё также горят его глаза. Мы разговариваем уже полчаса, обсуждаем последние новости в России и мире. Кажется, что этому человеку интересно всё. Ноутбук – его окно в мир. Он рассказывает, что ему иногда звонят по сети друзья из Петербурга и Новосибирска. Жаль только, что в Журавлёво сигнал слабый – не наговоришься вволю.

Несколько лет назад из-за сильного обморожения Сергею Викторовичу частично ампутировали руки и ноги, он передвигается на инвалидной коляске или протезах. Поэтому нечасто покидает дом престарелых. Даже небольшое путешествие в радость. Этим летом ему удалось отдохнуть в центре Кемерова.

Он встретился с одноклассниками спустя 50 лет после окончания школы. В Парке чудес летом собралось почти 40 старых друзей. Сергей Викторович говорит, что вернулся в детство, почувствовал себя счастливым, юным. Это дорогого стоит!

Прасковья Яковлевна почти всю жизнь проработала на железной дороге. А могла бы стать модельером.  У неё прекрасный вкус и золотые руки. В доме престарелых почти всё свободное время она уделяет вязанию. Встречая нас в своей комнате, она сразу же предлагает:

— Посмотрите, что я смастерила!

На инвалидной коляске Прасковья Яковлевна подъезжает к платяному шкафу и с гордостью распахивает дверцы. Юбка и кофточка из пряжи шоколадного цвета с золотистой аппликацией — почти вечерний наряд. Сиреневая жилетка с вышивкой и блестящими пуговицами — вещь повседневная, но нарядная. Это только часть вещей, которые связала мастерица. Большинство из них она подарила другим жителям дома в Журавлёво, а также нянечкам и социальным работникам. Это её благодарность за заботу и доброту — вещи, которые согреют.

Мы беседуем, а в руках у Прасковьи Яковлевны так и мелькают спицы — из нитей она создаёт чей-то новогодний подарок. Дарить ведь даже приятнее, чем получать.

Мария Никитична гостей не ждёт. Она живёт в доме-интернате 11 год, и её никто не навещает. Когда мы заглядываем к ней в комнату, она радуется и спешит навстречу. Мы отвлекли её от чтения. В её руках — детективный роман об адвокатах: «Одни честные, и потому бедные, а другие только нажиться на честных людях хотят», — коротко резюмирует читательница, разводя руками. Мол, так в жизни и есть.

Баба Маша — по-прежнему душа любой компании. С ней скучно не бывает. Взять хотя бы зарядку. Сегодня утром 13 спортсменок-любительниц играют в мяч и сбивают кегли вместе с психологом Ниной Москаленко. Мария Никитична бойко комментирует каждый бросок, подбадривая подруг:

— Давай-давай, целься! Смотри, как здорово залепила!

А потом смешит всех королевским страйком: запустила в кегли сразу десятком маленьких теннисных мячей.

— Попала! — хлопает она в ладоши и смеётся, как ребёнок. Своей энергией и хорошим настроением она щедро делится с другими.

Ни одной тренировки не пропускает и другая наша старая знакомая — Мария Алексеевна. В 91 год она с удовольствием занимается спортом — много гуляет, играет в мяч, делает гимнастику. И с добротой относится ко всем, кто её окружает. На кружке по рукоделию вырезает снежинки не только для себя, но и для тех, кто уже не может украсить свою комнату.

Часто вспоминает Мария Алексеевна свою соседку, Екатерину Гурьяновну. Они успели подружиться, пока жили вместе. Отмечали вдвоём дни рождения, ходили в столовую, поддерживая друг друга под руку. Сейчас подруга уехала жить к внуку, как давно мечтала. Баба Маша надеется, что у неё всё хорошо. Здорово встречать Новый год дома, с родными.

Что подарить бабушкам и дедушкам

Вы можете принести любую вещь из этого списка или собрать подарок сами, вложив в подарочный пакет от трёх до пяти предметов:

• Пена для бритья и станки для дедушек
• Крем для рук для бабушек
• Маленькие мягкие игрушки или сувениры (символы года)
• Настольные часы
• Тёплые нарядные носки с ослабленной резинкой
• Яркие варежки
• Шарфы для дедушек
• Шали для бабушек
• Домашние тапочки с плотной подошвой
• Яркие махровые полотенца
• Красочные календари – настенные или настольные
• Свежие мягкие сладости без орехов (пастила, мармелад, «Птичье молоко» или другие мягкие конфеты).
• Ароматный чай или цикорий
• Сладости на сорбите или ксилите для диабетиков
• Небольшие пледы

В доме престарелых будут рады журналам со сканвордами, пряже для вязания, новым кеглям для спортивного зала, радиоприёмникам на батарейках, новым книгам для библиотеки — отечественным детективам и любовным романам. Для утренней зарядки пригодятся игры на меткость – с кольцами, дартс, настольный хоккей или футбол. 

Без семьи. Новый год в доме престарелых (2016)

Без семьи. Продолжение (2016)