Трудности перевода: картошка по-бельгийски

Байкер Доминик Тэс приехал в Россию на "Урале". За четыре месяца, которые занял путь из Бельгии во Владивосток, он встретил будущую жену и научился без слов понимать русских. Теперь он живет в Кемерове, выращивает картофель и только что открыл кафе – с картошкой фри и настоящим бельгийским пивом.

– Доминик, в одиночку отправиться в такой длинный путь – дело рискованное. Как вы на это решились?

 – Думаю, мне просто нужно было отдохнуть от работы, сделать небольшой перерыв и сменить обстановку. У меня был мотоцикл, и я подумал – почему нет? Почему бы мне не посмотреть, что за люди живут на другом конце континента? Почитав кое-что в Интернете, я понял, что в принципе это возможно, сел на "Урал" и поехал. Это был 2006 год, а мотоцикл у меня появился за год до этого.

Читайте также: "Трудности перевода: еда в чужой тарелке" / "Трудности перевода: безмятежная Чехия" / "Трудности перевода: Индия без йоги и сари" / "Трудности перевода: игрушечный остров"

– Вы ездили за "Уралом" в Россию?

– Нет, я покупал его в Германии, у официального дилера. "Урал" популярен во многих странах, из-за этого всем известен также Ирбит – город, где его производят. Оттуда мотоциклы едут в Америку и расходятся по всему миру.

Я пытаюсь объяснить каждому, что новый "Урал" – очень крутой. Он сделан в России, но плюс к тому в нем много немецких, японских и американских деталей. Он реально хороший, совсем не такой, на каком вы привыкли ездить здесь. Например, старый "Урал" моей жены – это сплошная куча проблем. Он постоянно ломается, на нем невозможно ездить, периодически у меня возникает желание его попросту сжечь, но Надя не соглашается: она хочет сохранить его на память. А вот байк, на котором отправился в путешествие я, был достаточно новым, и он отлично проявил себя даже на российских дорогах, а в России они, сами знаете, плохие. Хотя не для "Урала", конечно.

– У вас был с собой маршрутный лист? Куда планировали заехать?

– Я не люблю строить подробных планов, а здесь это было просто невозможно. Когда ты в первый раз путешествуешь по стране, когда тебе ежедневно нужно преодолевать сотни километров и так в течение четырех месяцев, ты понятия не имеешь, что может произойти.  

Я начал путь в Бельгии, пересек Германию, Польшу, Прибалтику. Потом проехал через Санкт-Петербург, Москву, Нижний Новгород, Ижевск, Екатеринбург. Конечно, я заехал в Ирбит. Там сделал остановку и посетил завод, на котором производят "Урал".  Потом была Тюмень, Омск, Томск, Чита и Владивосток – пункт назначения.

– Расскажите про какое-нибудь свое дорожное приключение. Все-таки четыре месяца в пути – наверняка есть что вспомнить.

– Страна очень большая, она просто огромная. Я впервые видел такие огромные пространства и таких открытых людей. Когда я ехал из Петербурга в Москву, где-то в районе Твери, то мне повстречался мужчина на таком же "Урале", как мой, только старше. Сам мужчина тоже был постарше – думаю, лет 50. Мы слезли с мотоциклов, подошли друг к другу и начали общаться. Тогда я еще ничего не понимал в России – я только что пересек границу, и мой русский сводился к "привет", "да" и "нет" – все. Но мы все-таки смогли общаться, он сказал, что до встречи со мной в жизни не видел нового мотоцикла "Урал". 

Он пригласил меня к себе в дом, накормил и предложил отметить встречу. Я поставил у него байк, мы сидели за столом, а ночью я спал в комнате его сына, который в то время служил в армии. Мой знакомый попросил дать ему прокатиться на моем мотоцикле, я позволил. Он был счастлив. Мы общались, мы прекрасно понимали друг друга, хотя мой русский тогда был ужасен. Это потрясающе. Я думаю, такое могло случиться только в России.

Вообще, в дороге происходило много интересных событий и встреч, но главное, что в России я встретил Надю. Теперь она моя жена, а познакомились мы в Томске, на байкерском фестивале. У нас оказалось много общего, включая любовь к мотоциклам.

– Поженились вы сразу?

– Сначала я вернулся в Бельгию, а Надя все еще оставалась в России. Потом некоторое время мы ездили туда-сюда, но это было слишком тяжело, чтобы продолжаться долго. Мы поженились 15 июня 2007 года в Кемерове, потому что Надя здесь родилась. После свадьбы уехали жить в Бельгию, а через три года наш дом сгорел. Пожар был очень сильным – восстановить дом в прежнем объеме не представлялось возможным. Конечно, нам выплатили страховку, но деньги не могут возместить все. Например, они не вернут нам памятные фото, которые сгорели в пожаре, и другие ценные вещи. Это память.

Мы подумали, что пожар – подходящее событие для того, чтобы начать новый период в жизни. К тому же в Бельгии жена очень скучала по России. Взвесив все это, мы приняли решение перебраться сюда. Почему нет? О том, чтобы сменить место жительства, я думал очень давно, рассматривал вариант переезда в Канаду, но знакомство с Надей связало меня с Россией.

– А чем не устраивала Бельгия?

– В Бельгии много людей и мало места, это слишком маленькая страна для меня. Это ничто на карте. А я хочу жить там, где свободного пространства больше, где много земли, на которой можно построить большой дом, и ближайшие соседи будут за километр от тебя. В смысле пространств Россия – именно то, что мне нужно.

Если ты в течение трех часов едешь по Бельгии на машине, то уже, скорее всего, находишься где-то на границе или вообще в другой стране. Естественно, что при таком раскладе бельгийцы открыты для пространств и людей. Мы не боимся других культур и готовы взаимодействовать с ними.

Бельгия сама по себе – яркий пример взаимодействия. Это страна, состоящая из трех языковых групп – голландской, немецкой и французской. Фактически государство разделено на примерно две равные по величине части. В северной части – Фландрии – говорят на голландском, на юге – в Валлонии – за официальный язык принят французский. К Валлонии относится также немецкоговорящее сообщество. Это две очень разные части одной страны, где живут люди, говорящие на разных языках, но подчиненные одному королю и общему правительству.

– Раздробленность создает какие-то неудобства для бельгийцев?

– Это повод для различных сепаратистских настроений на тему того, что нам пора перестать быть одной страной и разделиться на два независимых государства.

Помимо федерального правительства, у нас есть также парламенты регионов и языковых сообществ. Это сумасшествие – иметь столько властей на такой маленькой территории. Формально Бельгией правит король, но действительная власть принадлежит парламенту, и это еще один повод для многочисленных споров, суть которых сводится к вопросу "А нужен ли король и не пора ли стать республикой?"

– Судя по вашим рассказам, бельгийцы – знатные спорщики. Это правда?

- Да, мы любим поговорить о политике, любим поспорить. Все думают по-разному, и это нормально. Но споры, в основном, мирные и даже веселые, потому что большинство из них проходит в пивных, за кружкой пива.

Все осложняют политики. Политики призывают людей из разных частей страны враждовать и ненавидеть друг друга, постоянно провоцируют их и пытаются навязать гражданскую войну. Но народу это не нужно, они отвечают: "Нет, спасибо". Люди далеки от этих проблем, они хотят просто жить, дружить, работать, заводить семьи и быть счастливыми. Я люблю Фландрию и мой родной язык. Но при этом хорошо отношусь и к французской Бельгии, и к немецкой. Я родился во Фландрии, но живу в России. Это нормально: страны маленькие, а люди – большие.

– Чем вы занимаетесь здесь, в Кемерове?

– У нас появилась возможность купить участок земли в Мазурово, и мы занялись земледелием – выращиванием картошки. Так я стал картофельным фермером. В первый год мы собрали около 10 тонн, потом было уже где-то 15. А в этом году мы засеяли картофелем участок полностью – все три гектара. Это был засушливый год и в целом неурожайный, но у нас вышло больше 25 тонн. Посмотрев на длинный, до отказа заполненный картофелем погреб, мы стали думать, как лучше все это использовать. И тут возникла идея открыть кафе.

– Картофельное кафе? Очень по-бельгийски.

– Это своего рода закусочный бар, в Бельгии такие заведения называют фритюром, и основное блюдо там – картошка фри. Культовое, любимое всеми бельгийцами блюдо, наряду с вафлями и шоколадом. Конечно, это еда не на каждый день, потому что есть жареную картошку ежедневно – вредно для здоровья. Но если жители города буду заходить к нам пару раз в неделю, мы будем счастливы. Я дважды просматривал справочники и не нашел в России других бельгийских фритюров, так что мы, вероятно, будем единственными.

Еще там будет пиво. Отборное бельгийское пиво, которое мы намерены импортировать из Бельгии. В обычной бельгийской закусочной пива бы не было – у нас оно продается в специальных пивных кафе, – но в российском варианте мы решили это объединить.

– Учитывая, что в России пиво – один из самых ходовых и прибыльных продуктов, оно привлечет значительно больше посетителей, чем картошка.

– В нашей закусочной пиво будет вторично. Мы не хотим, чтобы люди приходили только для того, чтобы пить его литрами. К тому же оно будет достаточно дорогим – в среднем около 350 рублей за бутылку, поэтому вряд ли его станут покупать в больших количествах. Это не как в "Пивточке" или где-то еще – мы планируем сделать нечто серьезное. Пиво будем продавать, скорее, как подарок: в красивой упаковке, подарочными наборами, составленными из разных пивных сортов. Это действительно очень хорошее, качественное, настоящее бельгийское пиво, не предусмотренное для того, чтобы набирать пятилитровую бутылку и напиваться.

– Что вы скажете о российском пиве?

– Скажу, что его качество оставляет желать лучшего. Как настоящий бельгиец, я люблю пиво, и в Кемерове обычно покупаю его в "Метро". Беру самое дешевое, исключая "Клинское", а в остальном не замечаю большой разницы. Возможно, потому я и решил продавать в своей закусочной пиво, что это позволит мне всегда иметь дома собственную пивную коллекцию. Сейчас мы готовы предложить посетителям 24 сорта, дальше будет больше. По сравнению с Бельгией это совсем не много: в целом там около 800-1000 различных видов пива, а в магазинах всегда продается порядка 500. Я люблю темное.

– Доминик, вы говорите на голландском, английском, немецком, французском и русском? Я все языки назвала или какой-нибудь упустила?

– Французский я знаю не слишком хорошо, по-русски говорю свободно – по крайней мере, люди меня понимают, – а вот пишу и читаю – медленно. С женой разговариваю на русском, с детьми – на голландском.

Иногда я беру тайм-аут и прекращаю говорить на русском, даже с Надей, потому что пока чувствую себя в нем ограниченно, чувствую, что не могу выразить все свои мысли и чувства. Тогда я перехожу на английский. Когда я преподаю в центре изучения английского языка "Friends", это здорово мне помогает. Я общаюсь с людьми на языке, который не является моим родным, но на котором я могу свободно выражать все, что думаю и чувствую. Я помогаю людям учить английский, а они помогают мне. Думаю, они помогают мне больше, потому что с их помощью я могу высказаться.

– А на каком языке вы думаете?

– В основном, на голландском, иногда – на английском, изредка – на русском. Порой у меня в голове все перемешивается. Хотя когда ты родился в стране с тремя официальными языками, у тебя с рождения иммунитет.

К сожалению, моя дочь теряет язык. Она учится в русской школе и не слишком хочет читать книги и смотреть фильмы на голландском. Я продолжаю говорить с ней, и пока она меня понимает, но не уверен, что это надолго. Сказать что-то про сына пока сложно: ему еще семь месяцев, и он только что научился ползать.

– Как зовут сына?

– Мы назвали его Николаем. Универсальное имя, понятное на большинстве языков.

– То есть его будут называть Николай Доминикович? У русских есть отчества.

– В свидетельстве о рождении записано "Николай Доминик" – у него будет двойное имя.

– Последний вопрос, Доминик. Вы считаете себя экстремалом?

– Нет, совсем нет. А вождение мотоцикла – это не экстрим, если вы об этом. Я не превышаю скорость, не нарушаю закон и вообще живу по правилам. К тому же консервативен и люблю классику. Просто время от времени мне нравится делать что-нибудь интересное. Почему нет?